Юрий Пульвер - Галерные рабы

Хуа То улыбается про себя. Началось! Ждать экзамена осталось уже совсем недолго.

Ночью, зная, что даже всемогущие монахи — обители Шаолиня не смогут увидеть в темноте, чем он занимается, маленький То подкрадывается к демонам — стражам храмовых ворот. У подножия статуй паломники, каждый по своему достатку, оставили приношения: рисовый колобок, сушеную рыбку, мелкие деньги, вареную лягушку, кусочки нефрита. Мальчик шарит худенькими ручонками по каменным плитам, на которых стоят идолы, пока не находит съестное. Ничего другого не берет. Вырывает несколько ниток из своего дырявого халата и кладет к пьедесталу: надо что-то подарить демонам взамен.

— Простите сироту, могущественные, — шепчет он, стоя на коленях и прижимаясь лбом к земле, — но я даю вам больше, чем забираю, ибо у меня ничего нет, кроме этой рваной и грязной одежды. Дни холодной пищи [9] Дни холодной пищи — три дня в конце зимы, когда нельзя разводить огня и люди питаются только холодной пищей. у меня длятся уже месяцы. Лепешка, рыбка и лягушка помогут мне продлить жизнь еще на сутки и попасть в храм. Клянусь, я отплачу добром за вашу снисходительность. Когда вырасту, никто не сумеет сравниться со мной в щедрости даров!

Спрятавшись тут же, неподалеку, чтобы кто-нибудь из ребят не увидел и не отобрал еду, То долго, крохотными кусочками, ест добычу. Затем незаметно, тихохонько подкрадывается к костру, который зажгли несколько юношей. Невежи, они и не подозревают, что выказали неуважение к храму, и теперь их не допустят в его пределы!

Ночная прохлада отнимает много сил, надо погреться у огня, если не прогонят. А может удастся немного поспать. Перед рассветом, когда костер затухнет, Хуа То сам пробудится от холода — и это очень хорошо, надо будет быстрей уйти от кострища, пока монахи не заметили, как он нежится. Вот так лютого врага — холод — можно превратить в сообщника.

То, робко, как мышка, стараясь не привлечь внимания, прячась за спины юношей, готовый отскочить, увернуться от удара или плевка, прокрадывается поближе к теплу. Это единственное время, когда он испытывает нечто вроде довольства. В желудке приятная, хоть и маленькая, тяжесть. Телу тепло. Интересно послушать разговоры старших ребят. Да еще впереди ждет несколько часов сна. Он сжимается в клубочек и затихает. Один из юношей рассказывает про «зеленый терем» — обиталище гетер и веселую историю о похождениях с хакками — лодочными проститутками. Другие сопровождают ее сочными комментариями. Воздух содрогается от взрывов смеха.

Ах, неосторожные глупые юнцы, никогда не пройти вам ворот Шаолиня, качает головой маленький То, хитренький, как старый лис-оборотень. В последний раз навостряет ушки — не слышно ли чего подозрительного. И быстро засыпает, с тоской вспомнив свой фарфоровый изголовник. [10] Китайцы пользовались твердыми подушками-изголовниками разнообразной формы из бамбука, дерева, кожи, циновок, а также керамики и фарфора. Ему снится, что он, выучившись в обители и став непобедимым, убивает злого Черного Дракона и вытаскивает из-под нижней челюсти чудовища волшебную жемчужину, исполняющую желания…

Когда заря окрасила небо в императорский фиолетовый цвет, который дозволено носить только Сынам Неба, мальчик уже сидел лицом к храму и предавался медитации. [11] Медитация — одновременно молитва, раздумие, созерцание, отречение от всего земного, самовнушение. До рассвета он успел сбегать и напиться из ручейка, что течет вниз по холму.

Заканчивается последняя стража, [12] Время с 19.00 до 5.00 делилось на ночные стражи по два часа каждая. когда маленький жрец снова появляется на балконе и жестом подзывает мальчиков и подростков. Как покупатель фруктов на рынке, наставник оценивает ребят взглядом и указывает на них пальцем. Хуа То он пропускает, у того замирает дыхание, по палец возвращается, нацеливается на него, на миг останавливается — и движется дальше. Мальчик стоит, едва дыша. Рука священника делает еще несколько десятков движений, потом наставник выпрямляется. Хуа То вдруг в наступившей тишине слышит свист: он и не заметил, как усилился ветер.

— Идите сюда те, кого я указал! — приказывает монах.

Хуа То продирается через толпу к подножию белых, сверкающих на солнце стен. Вместе с ним пробираются вперед еще с полсотни мальчишек.

— Болтуны, распутники и сони здесь не нужны!

Хуа То не оборачивается, чтобы посмотреть на неудачников. Он впивается взглядом в жреца, который торжественно кланяется оставшимся:

— Вы прождали целое время года. [13] По китайскому сельскому календарю каждый лунный месяц делился на два отрезка по 15 дней (до и после полнолуния), которые назывались временами года. Потерпите еще…

Монах поворачивается и удаляется в глубь храма.

Несколько ребят что-то бормочут, Хуа То хранит молчание. Ему интересно узнать, что ожидание длилось половину лунного месяца. С таким же успехом это могли быть и века. Ну ладно. Он будет ждать еще. Ему просто некуда больше идти.

Начинается дождь. Хуа То встает, как бы приветствуя его, и кланяется храму в знак уважения. Дождь — не просто вода с неба, это испытание на стойкость. Может, его послали монахи?

Крупные капли барабанят по телу. Другие ребята ищут укрытия под кронами деревьев вдали от стен, жалостно сжимаются клубочком под своими накидками. Они не понимают, что должны не замечать непогоду.

Водяные колодцы Лун-вана, дракона-бога грома и дождя, иссякают, солнце снова начинает поджаривать огромную сковородку-землю. Только что дрожавший от холода То согревается, тело начинает иссушаться жарой. Голова кружится от перегрева, боль выковыривает в коже маленькие комочки. Хуа То садится в позу медитации. Если сидеть в ней достаточно долго и ни о чем не думать, легче переносить ожидание и телесные муки.

Под вечер становится прохладнее. Десятка два мальчишек играют: кто в камешки, кто в пальцы. Юноши азартно играют в саньшилюцзи. [14] Игра в пальцы — играющие одновременно выкрикивают число и одновременно показывают при этом сколько-то пальцев. Если сумма всех выставленных пальцев равна числу, названному одним из играющих, тот победил. Саньшилюцзи — азартная игра на деньги, где выигравший получает в 36 раз больше, чем поставил. Хуа То не обращает на них внимания. Остальные, как и он сам, сидят у стен, погруженные в себя, изолированные от мира.

Внезапно ворота распахиваются, появляется жрец. Мальчишки поспешно встают и кланяются. Игроки на мгновение не замечают, что происходит, затем тоже вскакивают и склоняют головы. Монах мягко, добрым тоном, но твердо произносит:

— Азартные и непочтительные, идите домой.