Игорь Срибный - Вочий вой

Казаки с ходу запрыгивали в седла и, резвые, отдохнувшие кони тут же уносили одного за другим в степь, под защиту надежных, крепких стен радуты.

Лукьян Синица тронул своего коня последним. Перед тем, как дать коню поводья, он осмотрел степь и, убедившись, что ногайцы все еще в балке, а часть их так и сидит в овраге, не зная, что казаки уже ушли оттуда, довольный ухмыльнулся и поскакал к заставе.

Прямо около ворот их встречал Заруба со всей старшиной. Казаков, возвратившихся из засады, куренные радостно обнимали, хлопали по спинам, весело перешучиваясь, довольные от того, что вылазка прошла без потерь, с максимальным уроном для противника.

- Эй, голубки! – прервал общее веселье Гнат Заруба, - Вы сильно не расслабляйтесь! Давайте, быстро раскурите по люльке турецкого тютюна , который любезно выделил для вас атаман Баштовенко, и все на помост. Басурмане пойдут с минуты на минуту. Смотрите, чтоб они не дали нам прикурить!

Майдан около ворот быстро опустел, и Гнат поднялся на помост.

Мороз заметно крепчал, и Гнат, который весь вечер ходил с открытой грудью, запахнул полушубок. Перед приходом засадной группы он провел смотр своего войска и теперь знал, что вместе с ним и людьми, которые были в засаде, сражаться с превосходящими силами ногайцев будут двадцать шесть казаков. Он прикинул потери противника и подумал, что, несмотря на то, что ногаи потеряли около половины своих воинов, они все еще имеют значительный перевес в живой силе. Соотношение сил, по мнению Гната, сейчас было не менее чем, один к двум, а то и к трем…

Прошло еще добрых полчаса, прежде чем в степи показалась темная масса, быстро увеличивающаяся в размерах.

Стрелки на помосте прильнули к прицелам, ожидая, пока всадники приблизятся на расстояние выстрела. Застыли у фальконетов пушкари, готовые в любой миг запалить фитили.

Гнат Заруба держал в руках свой старый любимый лук, изготовленный в свое время для парадного строя сипаев – личной охраны султана. На его изготовление ушло несколько лет труда лучшего мастера-лучника султанской оружейни - Махметкула из Ургенча, пять сортов дерева, накладное серебро и особым способом обработанные воловьи жилы – крепкие, как сталь и вместе с тем эластичные и мягкие, как кожа из шкуры козленка. Чтобы согнуть лук и надеть на него тетиву, нужны были усилия двух человек, которые гнули сам лук, и еще одного, чтобы надеть тетиву.

Гнат, придерживая рукой стрелу, наложенную на боевой упор лука, внимательно следил за маневрами ногайской конницы, силясь разгадать их план атаки. Он видел, как первая волна ногайцев, не доходя до линии досягаемости для ружей и фальконетов, вдруг вытянулась в цепь. Остальные всадники закружились около них, и вдруг в их руках стали появляться горящие факелы. Гнат не сразу понял, что это подожженные копья, а когда понял, масса всадников рассыпалась фронтом по степи, обходя заставу кольцом. Дождавшись, когда ногайцы приблизились на расстояние выстрела, Заруба крикнул «пали!» и выпустил стрелу в ногайца, который уже занес руку для броска копья. Всадник выронил копье и тяжело повалился с коня.

Но выстрелы из ружей практически не достигали цели, поскольку ногайцы постоянно двигались, лишая стрелков возможности произвести прицельный выстрел. И только выстрелы фальконетов, разбрасывающих после взрыва ядра десятки раскаленных кусков металла вокруг, наносили ногайцам какой-то урон.

А за частокол летели и летели горящие копья. Несмотря на все усилия команды джур из пяти человек, которые собирали копья и тушили их в бочках с водой, полыхнуло сено в сеннике. Пока тушили сено, загорелись сразу две, крытые камышом крыши. Пока поливали крыши водой из ведер, заполыхал летний навес для молодняка, крытый деревянными плашками. Едва успели погасить навес, снова загорелось сено.

Лошади табуна, которым не было места в конюшнях, носились по майдану, и их испуганное ржание разносилось далеко вокруг заставы.

Под завесой летящих внутрь радуты горящих копей, воины Кумчака перебросили через ров мостки, и тут же десяток удальцов, набросив на острия частокола арканы, мигом взлетели на ограду и перепрыгнули на помост. Началась рубка на помосте. А по арканам, зажав в зубах сабли, уже лезли новые и новые воины ногайцев.

Несколько ногаев, отбившись от наседающих казаков, спрыгнули с помоста и бросились к воротам. Казаки пожарной команды, занятые тушением сена, и уже падающие от усталости, не заметив этого, продолжали тушить пожар. Они были тут же зарублены, а ногайцы были уже у ворот.

Лукьян Синица рубился сразу с двумя ногаями, ловко уходя от ударов. Сабля в его руке сверкала молнией, но и ногаи были рубаками опытными и отражали выпады Лукьяна без ущерба для себя. Лукьян и увидел, что человек пять ногайцев уже у ворот и остаются мгновения до того момента, когда ворота со скрипом начнут опускаться, открывая дорогу коннице. Он взревел от ярости и, в два удара покончив со своими противниками, ринулся к воротам. Синица успел вовремя: один из ногайцев уже рубанул саблей по толстому пеньковому канату, удерживающему ворота, но не смог сразу перерубить его, и в ту же секунду пал под ударом Лукьяна. Остальные набросились на казака, бешено нанося удары со всех сторон. Отступая под градом ударов, Синица прижался спиной к барабану, на который был намотан канат, и дальше отступать было некуда. Вырвав из-за пояса пистоль, Лукьян выстрелил в наиболее опасного из ногаев, и ловко уклонившись от удара, проткнул насквозь второго. В тот же миг наскочивший сбоку ногаец ударил его саблей по голове. Казак едва успел уйти от удара, дернувшись вправо всем телом, но все же длинный изогнутый клинок достал его, разрубив кожу у виска и отрубив пол-уха. Лукьян выстрелил из второго пистоля, и швырнул его в лицо наседающему справа ногайцу, но тот успел уклониться и нанес рубящий удар в область живота Лукьяна. Ремень из толстой воловьей кожи с тремя массивными пряжками принял удар на себя, но, соскользнув с ремня, сабля проткнула бедро казака, и Синица упал на залитый кровью снег. Ногаец замахнулся саблей, чтобы добить казака, но уже теряющий сознание, Лукьян успел вонзить свою саблю ему под ребра.

Тем временем казаки расправились со всеми ногаями, которые смогли взобраться на частокол, а остальные отошли на безопасное расстояние, чтобы перегруппироваться и поджечь новые копья.

Заруба спрыгнул с помоста и с ужасом осмотрел майдан. Сено сгорело дотла, а от него воспламенился ближайший к конюшне курень. Горели также ясли для кормежки лошадей и ограда конюшни. Пятеро джур, отряженных им для тушения пожаров, лежали бездыханные. У ворот в луже крови корчился Лукьян Синица. Вдоль помоста на всем его протяжении лежали вперемешку погибшие в рубке казаки и ногайцы. А на помосте оставалось всего с десяток казаков, которые споро заряжали рушницы и фальконеты.