Висенте Бласко Ибаньес - В поисках Великого хана

— Сеньор Мартин Алонсо, — сказал ему дон Кристобаль, как бы подводя итог всей беседе и пожимая ему руку, — для таких людей, как мы с вами, достаточно слова чести. Отправимся же в путь, и если все окончится благополучно и бог поможет нам открыть новую землю, я клянусь королевской короной, что отдам вам, как доброму брату, половину доходов, почестей и прибылей, которые можно будет из иге извлечь.

На следующий день по портам — Палосу, Могеру и Уэльве — разнесся слух об этом соглашении. Моряки, собираясь кучками у вытащенных на берег судов, обсуждали эту новость.

«Мартин Алонсо договорился с иностранцем, и они вместе отправятся на поиски новых стран!»

Пинсон на свою ответственность велел «поставить стол» перед церковью в Палосе, утверждая, что недостатка в людях не будет. За столом стоял один из его братьев с писцом, который записывал имена матросов.

На столе, как соблазнительная приманка и в то же время как доказательство того, что экспедицию организуют капитаны отнюдь не бедные, возвышались две горки монет: одна — поменьше — из золотых дублонов [75] Дублон — старинная золотая монета, равная по стоимости примерно двадцати песетам. и «превосходных», то есть монет стоимостью в два дублона с изображением королевской четы; другая — побольше — из различных серебряных монет, отчеканенных при разных королях, но все еще имеющих хождение.

Мартин Алонсо, разгуливая по площади возле стола, потолковал с теми, кто толпился возле церкви Сан-Хорхе. Затем он спустился в порт, отвечая на приветствия бедного люда с той величественной и в то же время учтивой манерой, которая всегда приносила ему всеобщую любовь и повиновение.

С каждым он держался так, словно тот был идальго.

— С богом, счастливого пути, ваша милость, сеньор моряк, — говорил он любому из этих бедно одетых бородачей, пропахших смолой или салом — запахами кораблей того времени.

Юнгам и палубным матросам он по-отечески говорил «ты».

Когда он увидел, что вокруг стола для записи собралось уже много народу, Мартин Алонсо, отлично знавший своих земляков, подошел и обратился к ним:

— Сюда, друзья! Идите с нами в это плавание! Хватит вам тут нищенствовать! Я вам говорю, что на этот раз мы с помощью божьей откроем землю, которая называется Сипанго и о которой ходит слава, что там дома крыты золотом, и все вы вернетесь оттуда богатыми и счастливыми.

Не было ни одного человека, который бы не слыхал уже раньше о богатствах этого острова с золотыми дворцами, где на всех деревьях растут пряности, а на морском берегу и в реках лежат жемчужины покрупнее, чем в ожерелье ее высочества королевы.

Кто не хочет стать богатым? Остаться здесь — значит никогда не вылезти из нужды. «На Сипанго, сеньоры матросы и юнги!»

И андалусская восторженность сеньора Мартина Алонсо, с каждой минутой становившегося все более воодушевленным и красноречивым, сообщалась всем этим людям, которые еще неделю тому назад насмехались над иностранцем и его королевскими грамотами. «Если уж сеньор Мартин Алонсо, такой богатый человек, пускается в это путешествие со своими братьями и остальной родней!..» У всех на устах было это соображение, и тот, кто только что записался, гордо прохаживался перед остальными, с презрением поглядывая на тех, кто не отваживался на это путешествие.

По обычаю того времени, для того чтобы быть принятым, недостаточно было явиться к столу в качестве добровольца. Каждый матрос или юнга должен был представить своего поручителя, местного моряка или землевладельца, который отвечал бы за его честность и пригодность и, в то же время, — за ту сумму, которую матрос получал вперед еще до того, как погрузиться на судно.

Первым записался Диэго де Арана, двоюродный брат Беатрисы. Он приехал в Палое уже задолго до этого и с беспокойством наблюдал за тем, какой плохой оборот принимали дела этого иностранца, незаконно породнившегося с его семейством. Когда же он увидел, что стол поставлен, он сразу же поспешил записаться.

Колон в свое время пообещал сделать его главным альгвасилом своего флота, иначе говоря — вершителем правосудия и главным блюстителем порядка среди экипажа. Этот идальго, человек еще молодой, довольно наглый и не выпускавший из рук шпаги, не добился у себя на родине того высокого положения, которое, как он считал, полагалось ему по заслугам, и поэтому надеялся благодаря отцу своего племянника найти по ту сторону океана обширные владения — целые королевства, где он мог бы творить суд и расправу с величием и мудростью древнего царя Соломона. Он тоже увозил с собой мечту, которую нужно было осуществить, подобно бывшему «человеку в рваном плаще», подобно Пинсону и всем его родичам-морякам; но только он жаждал скорее власти, нежели золота и славы.

Четверо приговоренных к смерти, единственные моряки, предложившие Колону свои услуги, тоже были включены в список, так как Пинсон счел их проступок вполне заслуживающим прощения. Удар ножом в драке один на один не представлял собой страшного преступления для него, моряка, привыкшего иметь дело с грубым и непокорным портовым людом.

Большинство записавшихся в экипажи обеих каравелл были родом из местечек на Тинто и Одиэле. Висенте Яньес Пинсон поручился за одного моряка, чужого в этих местах, единственного, родившегося во владениях арагонской династии, а именно за Хуана Мартинеса де Асоге, жителя Дении в Валенсианском королевстве, которого скитания матросской жизни забросили в Палос. Другие моряки были выходцами из Кастилии и Галисии, также временно осевшими в портах графства Ньебла. Мартин Алонсо руководил всем: набором людей и подготовкой судов к отплытию. Он счел каравеллы, выбранные Колоном, непригодными для такого путешествия и, отказавшись от них, принялся уже на свои собственные средства подыскивать другие суда, попрочнее и с большим числом парусов. То, что оба корабля на обратном пути смогли выдержать сильнейшую бурю, доказывает, с каким знанием дела Пинсон сумел выбрать и подготовить их.

Он плавал уже много лет, иногда на собственном судне, иногда нанимая суда местных владельцев. Никто не решался отказать ему в его просьбе. Поэтому он отобрал лучшие и наиболее подходящие каравеллы из всех стоявших на якоре на Тинто и Одиэле: «Пинту» и «Нинью», названных так по имени их владельцев, Пинто и Ниньо.

Каравелла была самым быстроходным судном того времени. Этот корабль португальского происхождения стал достоянием всех стран. Путешествия в Гвинею доказали его пригодность. В иные плавания каравелла проходила шестьсот миль за тридцать шесть часов. Небольшая осадка корабля позволяла ему свободно маневрировать у скалистых берегов и входить в реки. Но это преимущество таило в себе в то же время большую опасность. Капитан такого судна должен был быть весьма опытным и очень осторожным, чтобы избыточная парусность не повлекла за собой катастрофу. На каравелле имелась только одна палуба, а нос и корма ее были очень высокими, почему они и назывались башнями. Мачт было три, причем обычно две из них, более высокие, фок — и грот-мачта, несли прямые паруса, а ближайшая к корме — бизань-мачта — латинский парус.