Висенте Бласко Ибаньес - В поисках Великого хана

Им следует непременно знать на память разные молитвы, которые на протяжении дня читают матросы на испанских судах, отмечая ими ход времени.

Когда забрезжит утро и розоватый свет зари слегка окрасит море, один из корабельных слуг, поднявшись на носовую башню, должен запеть так:

После этого он прочитает молитвы «Отче наш» и «Богородицу» и, сказав «аминь», добавит:

«Да пошлет нам господь добрый день, добрый путь, доброе плавание сеньору капитану, сеньору маэстре и всей честной компании! Да пошлёт он много счастливых дней вашим милостям, сеньорам на корме и на носу!»

В обеденный час слуги также должны были оповещать об этом существенном жизненном событии такими восклицаниями:

Вечером подавался ужин, на который людей созывали примерно такими же возгласами и по окончании которого корабельные слуги читали «Отче наш», «Богородицу» и «Верую», заканчивая все это пением молитвы во славу богородицы, к которой присоединялся весь экипаж.

Наконец боцман, придя в полный восторг от порядка и благополучного хода жизни этой судовой республики, сообщал и о своих собственных обязанностях, при выполнении которых ему всегда приходилось браниться с молодежью — юнгами и корабельными слугами, потому что ему следовало быть суровым и взыскательным, чтобы его боялись и слушались:

— Мне полагается править шлюпкой, когда она снует между кораблем и берегом, отвозя и привозя все то, что подлежит разгрузке и погрузке под командой маэстре или корабельного мастера. Дважды в течение суток я осматриваю мачты, взбираюсь на марсы, чтобы взглянуть, не оборвались ли где какие снасти. Я слежу за тем, чтобы фонари и сальные свечи были всегда наготове, на случай когда они понадобятся в темную ночь, а также за тем, чтобы на ночь гасили огонь в очаге, и за тем, чтобы все судно было чистым сверху донизу. Вместе с кладовщиком я забочусь о припасах, стараюсь, чтобы прежде всего пускались в ход те, которые быстрее портятся, и, кроме того, отвечаю за вес и меру продуктов, с тем чтобы каждым матрос получил все, что ему положено.

Боцман умолк, считая, что рассказал все, что требуется. Пока он говорил, корабельный слуга следил тревожным взглядом за беготней людей, которые таскали на спине мешки и ящики с берега на судно и грузили их в трюм под присмотром опытного в делах погрузки корабельного мастера Чачу.

— В первые же дни путешествия, — продолжал Хиль Перес, — ты научишься обращаться с песочными часами, поймешь, что надо делать, чтобы они не засорялись, и как следить за ними, чтобы петь каждые полчаса, когда песок высыпется до конца. Ты выбрал неплохую службу, и тебе посчастливилось иметь хорошего учителя. С помощью господа бога и тумаков, которыми я тебя буду наставлять на путь истинный, из тебя в конце концов выйдет хороший моряк! Да хранит тебя господь!

Тут он отвернулся от Фернандо и бросился к одному из люков, чтобы показать корабельному мастеру, какие мешки и ящики надо разместить по-новому, поближе к этому люку, потому что они понадобятся в первые же дни плавания.

Второго августа был традиционный праздник святой девы — покровительницы Рабиды, который в этом году отмечался с особой торжественностью, так как на следующий день флотилия должна была сняться с якоря.

Большая часть экипажа отправилась в монастырь к мессе. Многие моряки, в том числе и верховный капитан, исповедовались и причащались.

На следующее утро, в пятницу 3 августа, за полчаса до восхода солнца, все три судка втащили свои шлюпки на палубу, чтобы прекратить всякие сношения с землей. Сто двадцать человек, участников экспедиции, среди которых было только девяносто моряков, уже занимали каждый свое место на каравеллах и корабле.

На берегу, возле которого стояла на якоре флотилия, экипаж увидел настоятеля монастыря Рабида в сопровождении нескольких монахов, лекаря Гарей Эрнандеса, землевладельца Кавесудо, старика Перо Васкеса и других шкиперов города, Диэгито — сынишку Колона, которого через несколько дней должны были увезти в Кордову, и множество семей моряков.

Некоторые женщины молча плакали. Другие же громко кричали и с андалусским неистовством рвали на себе волосы, как плакальщицы на похоронах. Такое долгое путешествие! Припасы на целый год… Вернутся ли когда-нибудь их мужья из такого необычайного плавания? Некоторые женщины проклинали чужеземца, который всем им на беду появился в Палосе.

Шкиперы, остававшиеся в городе, старались заставить их замолчать. Разве не по своей воле уходят в это же плавание сеньор Мартин Алонсо, его братья и другие родственники, все люди обеспеченные, которых нужда не гонит навстречу опасностям? Разве не признали это путешествие вполне возможным такие ученые люди, как городской врач и настоятель монастыря, которые отлично разбираются в астрологии? Плавание — дело мужское, и только мужчины могут понять и выгоды его и опасности. Молчать, женщины!

На кормовых башнях трех маленьких судов, возле увенчивающих их фонарей, стояли навытяжку капитаны. Юнги карабкались на реи и разворачивали паруса. Скрипели кабестаны, поднимая и наматывая якорные канаты.

В чистом утреннем воздухе раздавался бодрый голос Мартина Алонсо. На какое-то мгновение он перестал подавать команду, чтобы с андалусской приветливостью ответить на просьбы, которые с берега выкрикивали его друзья по сборищам у Перо Васкеса. Он обещал, что никого из них не забудет. Каждому он привезет на память по золотой черепице из тех, что найдет на крышах домов Сипанго.

Взошло солнце, усеяв огненными рыбками мутные воды Тинто и зеленую гладь обеих рек, сливающихся с океанской волной в проливе Сальтес.

Просмоленная обшивка судов засверкала, словно металл. И в этот самый миг Колон, как бы приветствуя появление солнца, медленно снял свою адмиральскую шляпу и склонил голову.

Наконец-то наступила минута, которой он ждал столько лет. Он взглянул на верхушки мачт и торжественно произнес:

— Во имя господа бога, поднимай паруса!

Как двойное эхо, прозвучали голоса обоих Пинсонов, скомандовавших на своих каравеллах:

— Поднимай паруса!.. Во имя господа, поднимай паруса!..