Висенте Бласко Ибаньес - В поисках Великого хана

Таким образом, из-за штиля Колону пришлось провести воскресенье на прежнем месте. Его посетил один из кациков, утверждавший, что на острове Эспаньола исключительно много золота и что сюда приезжают за ним с других островов, то есть нечто как раз противоположное тому мнению, которое успело к этому времени сложиться у адмирала. Эта беседа изменила его представления о многих вещах; так, например, он стал склоняться к мысли том, что Сипанго, называемый здешними жителями Сибао, находится где-то неподалеку: ведь за последние дни ему удалось собрать золота значительно больше, чем на всех предыдущих стоянках.

На флагманском корабле побывало, кроме того, пятеро местных правителей вместе с женами и детьми. Они говорили о Сибао, о золоте, которого там великое изобилие, и о способах его добывания. Колой, слушая обо всем этом, испытывал горькое чувство досады; нетерпение гнало его поскорей сняться с якоря и направиться к этой части Эспаньолы.

Он послал лодки с флагманского корабля и с каравеллы с группой матросов и королевским нотариусом, поручив им посетить резиденцию гостеприимного короля Гуанакари и сообщить ему, что адмирал принимает его приглашение и прибудет на следующий день, если только ветер не помешает ему в этом намерении. Поздним вечером экспедиция благополучно вернулась; она провела весь день в городе, которым правил король Гуанакари и который был расположен по ту сторону мыса, названного Колоном Пунта Санта. Король, окруженный своими «нитайно» — титул, присвоенный вельможам его двора, принял их на отлично выметенной городской площади, в исутствии всего населения, численностью свыше двух тысяч человек.

Все участники этого плавания в Новый Свет, начиная с самого адмирала, привыкнув к однообразию существования на море, всякий раз, когда съезжали на сушу, неизменно видели все окружавшее их словно через увеличительное стекло; это и было истинной причиной того преувеличения, которое они допустили, определяя количество обитателей Эспаньолы и других посещенных ими ранее островов.

Король, предложив гостям еду и питье, подарил, им хлопчатобумажные ткани, такие же, как те, в которые были облачены некоторые из женщин его резиденции, а также большое число попугаев, поскольку повсеместно распространилась молва о том, что они весьма по душе белым волшебникам, и несколько кусков золота, и так как они не пожелали заночевать в его городе, велел своим людям проводить их до баркасов, оставленных в устье реки.

В понедельник 24 декабря, в канун рождества, оба судна снялись с якоря и двинулись в путь при слабом береговом ветре. Плывя необычайно медленно, они потратили на переход от бухты Сан Томас до Пунта Санта целый день. С наступлением, темноты ветер не изменился — он был настолько слабым, что море оставалось совершенно спокойным, без малейшей ряби, И на этом совсем гладком море они потерпели свою первую и наиболее значительную за все путешествие аварию.

В одиннадцать часов вечера, при почти полном безветрии, когда море, по выражению адмирала, было «как вода в миске» и они уже миновали Пунта Санта, «Санта Мария» наскочила на риф.

На судне все легли спать — факт, совершенно невероятный при плавании по никому не известным морям. Я объясняю его лишь тем, что был сочельник, традиционный христианский праздник, а это, в сочетании с безмятежностью ночи и океана, и породило столь роковую беспечность.

Колон, так же как и его люди, лег отдыхать, и, поскольку в его обычае было всегда и во всем оправдываться, перекладывая вину на других, дабы никто не мог заподозрить в столь безупречной личности, как он, хоть какой-либо недостаток, он записал в своем дневнике, что позволил себе прилечь, так как «не смыкал глаз целых два дня и ночь». Эта неодолимая потребность во сне была бы естественной и понятной, если бы в предыдущие дни ему пришлось бороться с сильными бурями, но он вышел в море лишь утром того же самого дня, после нескольких суток отдыха в надежной бухте, занимаясь в течение этого времени только беседой при помощи жестов и толмачей-индейцев, которых он держал на своем корабле, с несколькими туземцами, посетившими его на борту «Санта Марии» и рассказавшими о существовании на острове Эспаньола страны, называемой Сибао, или, что то же, Сипанго.

Известно, что адмирал, подобно всей остальной команде, лег спать, доверив руль одному из матросов, который, выпив по случаю сочельника больше обычного, решил также отправиться на боковую и, в свою очередь, передоверил управление кораблем мальчику-юнге. Сам Колон, так же как маэстре, штурман и наиболее опытные матросы, пребывал в полной уверенности, что тут нет ни отмелей, ни подводных камней, ибо за два дня до этого, иначе говоря — в воскресенье, здесь прошли отправленные к королю Гуакакари баркасы, причем находившиеся на них моряки признали этот путь безопасным и для больших кораблей. На протяжении всего этого путешествия Колон не располагал возможностью высылать вперед лодки для предварительного обследования морей, по которым предстояло плыть его кораблям, и нужно же было, чтобы катастрофа, как нарочно, произошла тогда, когда такое обследование было проведено заранее!

Невидимое для глаз и исключительно медленное течение сносило адмиральский корабль в сторону отмели, но стоявший у руля мальчик не замечал этого. Если бы на море было хоть небольшое волнение, он услыхал бы за целую милю шум прибоя у этих камней, но поскольку вода была гладкой как зеркало и все кругом было безмолвно, «Санта Мария» приблизилась к этим подводным камням, и никто не догадывался о них; лишь оказавшись совсем рядом с ними, мальчишка-рулевой обратил внимание на какой-то едва уловимый рокот и плеск и принялся громко кричать; когда же, проснувшись по этому сигналу, все выбежали на палубу, корабль уже плотно сидел на камнях.

Это несчастье, в котором были повинны все до последнего юнги, еще раз явственно показало нестойкость Колона в невзгодах и его склонность во что бы то ни стало оправдываться и обвинять окружающих. Он сам не мог ошибаться даже во сне. Виновниками случившегося оказались маэстре Хуан де ла Коса и вся команда адмиральского корабля, которых он обвинил в измене. В измене — кому?

Колон дошел до того, что упрекал в своем дневнике горожан Палоса: не дав ему хороших судов, они вынудили его купить «Санта Марию». Но ведь на первых страницах того же самого дневника он восхвалял свои корабли, находя, что они «весьма приспособлены для открытий»!

По словам адмирала, Хуан де ла Коса был тщеславен и самонадеян, «ибо в благодарность за то, что он, Колон, взял его с собой в эти впервые открываемые страны и, как человека способного, обучил мореходству, Хуан де ла Коса стал повсюду хвалиться, будто знает больше, чем он». Хуан де ла Коса плавал многие годы, дольше Колона, и не нуждался в том, чтобы его чему-нибудь обучали. А если он и в самом деле чему-нибудь научился на «Санта Марии», то намного обогнал в этом своего начальника: ведь по прошествии нескольких лет он стал лучшим штурманом и первым картографом своего времени. Амернко Веспусио, простой коммерсант из Севильи, никогда прежде не пускавшийся в море, во время первого своего путешествия был учеником Хуана де ла Коса, который и обучил его всему, что знал.