Висенте Бласко Ибаньес - В поисках Великого хана

Колон опасался, что, когда все они окажутся при дворе, Пинсон, в соответствии со своей прямолинейной любовью к правде, представит свою собственную версию их путешествия, весьма непохожую на россказни адмирала. Ненависть между ними коренилась в различии их характеров. Колон терпел возле себя только тех, кто слепо верил каждому его слову. А его компаньон привык к независимости. Он был моряком, хозяином, судна, мог плыть, куда хочет, не признавая над собой никакой власти, кроме власти бога и океана — сил, рабом которых он мог ощущать себя без всякого унижения, ибо они испокон веков властвуют над людьми.

Если бы Мартин Алонсо соглашался с каждым словом адмирала, если бы он подчинялся ему как автомат, он был бы в глазах дона Кристобаля лучшим человеком на свете, каким он и представлялся ему в первые дни путешествия. После объяснений, которые между ними произошли на палубе «Ниньи» в виду высокой горы Монтекристи, между ними возникли новые разногласия. Узнав о том, что сорок один человек из состава флотилии оставлены в крепости, получившей название Навидад, а также, что им даны материалы, пушки и съестные припасы с потерпевшей кораблекрушение «Санта Марии», Пинсон осудил это мероприятие адмирала, объявив его неразумным и чреватым роковыми последствиями. Этих христиан, затерянных в таинственной, никому не известной стране, безусловно не будет в живых, когда он возвратится за ними со второй экспедицией. Все они будут бесследно поглощены вихрем этих нагих меднокожих людей, которые сметут их с лица земли, едва скроются на горизонте «плавучие леса» белых волшебников.

Индейцы плакали или смеялись как малые дети, пока каравеллы со своими громами были в море или стояли на якоре невдалеке от их хижин. Кроме того, на глазах у них погиб один из таких подвижных островов, и это несчастье, разумеется, убедило их в том, что бледнолицые колдуны не смогли полностью поработить море, воздух и землю, а также, что они смертны и в этом отношении нисколько не отличаются от меднокожих.

Пинсон осуждал адмирала за то, что тот оставил людей в крепости Навидад, считая это едва ли не преступном деянием, тогда как Колон стоял на своем, утверждая, оудто гибель «Санта Марии» была чудом господним, и он твердо уверен в том, что такова была воля самого господа бога, ибо «это было наилучшее на всем острове место для поселения, наиболее близкое к залежам золота».

Обратное плавание оба руководителя экспедиции начали, полные глубокий взаимной ненависти. Они запаслись дровами и пресной водой во время стоянки в бухте близ горы Монтекристи; тогда же матросы проконопатили кое-где «Нинью», чтобы помешать, по возможности, проникновению воды в ее трюм.

Оба судна были в очень плохом состоянии, и, во избежание катастрофы, следовало немедленно возвращаться в Квропу. Пребывание в этих тропических бухтах было для каравелл гораздо опаснее, чем плавание по океану. Их обшивка была источена бромой. Они протекали в подводной части с обоих бортов, и их приходилось постоянно конопатить, что все же не освобождало команды от постоянной возни с насосами.

Теперь, когда возвращение в Испанию становилось настоятельной необходимостью, мореплаватели узнавали на каждой стоянке все более и более интересные вещи о расположенных поблизости землях. Индейцы говорили о каком-то Ямайе — то есть об истинном Бабеке, который через несколько лет стал Ямайкой. Гораздо дальше, на расстоянии, которое в каноэ можно пройти в десять дней, то есть в шестидесяти или семидесяти милях, живут люди, имеюшие одежду и лодки с многочисленными гребцами, — это были, несомненно, жители Юкатана и Мексики. Эти известия воспринимались Колоном как бесспорные доказательства того, что он находится где-то рядом с богатейшими владениями Великого Хана, владыки Китая.

Еще ближе был остров Кариб, где жили те воины-людоеды, которые приезжали на Эспаньолу, чтобы охотиться на людей. Этот Кариб впоследствии отождествляли то с Пуэрто-Рико, то с островом Гвадалупа. Но больше всего привлекал к себе всеобщее любопытство остров под названием Матинино, населенный исключительно женщинами, которые лишь один раз в году допускали к себе мужчин с ближайшего острова. Если после этой встречи «рождались мальчики, то их отсылали на остров мужчин, а если девочки, то их оставляли при себе, чтобы и они стали со временем амазонками».

До 16 января каравеллы плыли вдоль берегов Эспаньолы. Их баркасы как-то вошли в устье одной из рек, и всех поразило, что песок в этой реке был смешан с большим количеством золотых крупинок. В действительности то было не золото, а марказит, который и впоследствии неоднократно обманывал участников экспедиций своими вкрапленными в скалы крупинками. Но для Колона все, что блестело, было золото, и, разъяснив своим спутникам, каким образом воды принесли его из богатейших, лежащих внутри страны россыпей, он назвал эту реку Рио де Оро. [93] Золотая река (исп.).

Они все дальше и дальше уходили от горы Монтекристи, видной на горизонте на расстоянии многих миль, На этих берегах водились в изобилии черепахи, которые выползали на берег класть яйца и были огромных размеров.

Поблизости от Рио де Оро адмирал видел собственными глазами трех «высоко поднявшихся над водой сирен, но они не были такими красивыми, какими их обычно рисуют, и лицом походили скорей на мужчин».

Повидать трех сирен не составляло в жизни Колона никакого особенного события. Давным-давно он сжился с этими частностями своей фантастической географии. Ведь сообщал же он, будто видел сирен в Гвинее, посетив еще в юности принадлежащие португальцам берега Манегеты. Он жалел только о том, что не мог поймать ни одной из этих сирен, которые в действительности были морскими коровами, весьма часто встречавшимися в те времена в водах Антильского архипелага. Ему хотелось бы засолить такую сирену, чтобы доставить ее в Испанию и показать их высочествам.

Несколько дальше он дал имя Монте де Плата [94] Серебряная гора (исп.). одной из очень высоких гор, вершина которой была окутана белыми или серебристыми облаками.

Во время этого последнего обследования острова Эспаньола он использовал свой авторитет начальника экспедиции, чтобы подорвать авторитет Мартина Алонсо и очернить в глазах своих спутников его действия.

Пинсон взял на свою каравеллу четырех туземцев с острова Эспаньола, чтобы отвезти их в Испанию и научить испанскому языку. Адмирал, возмутившись поступком Пинсона и рассматривая его как проявление тирании, наделил этих индейцев подарками и отпустил по домам. Но он и сам поступал точно так же на любом из открытых им островов, задерживая у себя индейцев — мужчин и женщин, и, хотя многие из них убежали, все же на его каравелле находилось десять пли двенадцать туземцев, которых он вез с собой, чтобы их могли повидать испанские государи.