Кристиан Жак - Запретный город

— Ваш гость прибыл.

— Пусть подождет, и закрой дверь с той стороны!

Серкета пожирала военачальника глазами.

— Так что с нашей свадьбой?

— Чем скорее, тем лучше. Успеть бы только прием подготовить и гостей пригласить, чтобы было куда явиться фиванской знати и чтобы знать эта единодушно пожелала нам счастья.

— Хочешь, чтобы этим занялась я?

— Ты сотворишь чудеса великие, дорогая.

Воитель полез к невесте за пазуху. Будущая супруга издала радостный стон, а потом довольно заурчала.

— А насчет нашего брачного договора… Отец мой, знаешь, он бывает строг…

— Какой еще договор? — изумился Мехи.

— Отец считает, что так будет лучше. Ну, знаешь, его немалое состояние… Он уверен, что мы будем счастливы и что у нас будет много детей, но думает, что все равно договор о разделе имущества не помешает. Да какая нам разница, любовь моя сладкая? Не будем мешать в одну кучу всякие судейские заморочки и наши чувства. Приласкай меня еще.

Мехи повторил маневр, но на этот раз с меньшим пылом. Вот тебе и на! Никогда не знаешь, откуда ждать подвоха. А ведь овладение богатствами отца Серкеты должно было стать едва ли не важнейшей вехой на его пути. И ступенькой, оттолкнувшись от которой он сможет как можно ближе подобраться к вожделенной власти.

— Какой-то ты скованный, зверь мой… О мой лев, наводящий на всех ужас… Неужто тебя так обеспокоила эта глупая мелочь?

— Нет, конечно же нет… А жить ты у меня будешь, правда?

— В то время, когда мы будем в Фивах, конечно да. Дом великолепен и стоит в очень хорошем месте. А мой отец решил немедленно оплатить все твои долги, и, значит, ты станешь полноправным домовладельцем.

— Как он щедр… Чем я ему отплачу?

— А ты люби его дочь! До безумия. Как она тебя.

И влепила ему звучный поцелуй, смачно втянув его кожу сочными полуоткрытыми губами.

— Еще у нас будет большое загородное поместье под Фивами, в сельской местности, и еще одна усадьба — в Нижнем Египте, и хорошенькое жилище в Мемфисе… Все эти дома будут записаны на меня, но ведь это такой пустяк, чего он стоит? Ну, милый?..

Мехи захотелось изнасиловать ее, нагло, жестоко, как можно грубее, как пристало бездумному в своей беспощадности воину-завоевателю. Но она и без того его слишком хотела — какое там насилие. Да и посетителя не стоило заставлять ждать слишком долго. Что ж, он получил удар ниже пояса, и теперь надо бы вернуть должок. Молодой военачальник давно понял, что лицемерие и ложь — грозное оружие и что, владея им, всегда можно выйти из самого затруднительного или запутанного положения. Прикинуться на все согласным, не трепыхаться, а тем временем готовить решающий контрудар. Отец Серкеты заблуждается, полагая, что ему по силам взнуздать мужчину такого закала, как жених его дочери.

— Прости меня, сладость всех чувств моих, но эта встреча в самом деле для меня очень важна.

— Понимаю…

— Подумаю, как готовить свадьбу. А пока… еще и о вечернем ужине подумаю.

Мехи был очень горд своим просторным домом. Чтобы его приобрести, пришлось попотеть, уламывая прежнего хозяина, пожилого знатного фиванца. Хорошо еще, что старикан был сам не свой — у него недавно умерла жена. Ну и удалось сбить цену. Войсковое начальство выделило ему ссуду на очень выгодных условиях. Словом, суетиться пришлось сразу в нескольких направлениях. Притворная щедрость будущего тестя превратит его в полноценного домовладельца куда раньше, чем он думал! На самом деле отец Серкеты хотел ввести в высшее общество зятя удачливого и богатого и вроде бы не страдающего от недостатка средств, но подразумевалось, что это он, казначей, как человек знатный, а не кто-то еще владеет положением. Ох, как же он поплатится: будет знать, как унижать Мехи.

Два этажа дома были поставлены на невысокую платформу, положенную непосредственно над фундаментом, и поэтому в доме никогда не бывало сыро. Цокольный этаж занимали хозяйственные помещения, и отвечал за них управитель. К столу Мехи подавали хлеб, испеченный его личным хлебопеком, и он наслаждался чистотой своих одежд, выстиранных и вычищенных приставленными лично к нему прачечниками. На ступенях лестницы между этажами стояли кувшины со свежесрезанными цветами, благоухание которых освежало воздух.

На первом этаже — гостиные и приемные; на втором — рабочий кабинет хозяина дома, спальни, ванные, отхожие места. Молодой военачальник озаботился устройством системы труб, по которым из дома выводились сточные воды. Словом, удобства если и уступали уровню дворца, то разве лишь фараонова, да и то не слишком.

Ни в какой сад Мехи никогда не тянуло, а про землю и говорить нечего: есть селяне, пусть они в земле и ковыряются. Люди, равные ему по достоинству, заслуживают лучшей участи, и только очень хороший дом в центре большого города, такого, как Фивы, вправе носить гордое имя пристойного жилища.

Когда он вошел в просторную гостиную под высокими потолками, его в который раз приятно поразила удивительная свежесть: хитроумное сочетание вытяжек, заслонок и люков позволяло забыть, что за порогом — безжалостное лето. Кстати, может ли быть что-нибудь хуже, чем отвратительная жара?

Гость, ожидавший хозяина, развалился в кресле, обтянутом пестрой тканью. Неподалеку стояла большая голубая чаша, наполненная водой с благовониями — для омовения ладоней и стоп.

— Добро пожаловать, Дактаир. Как тебе мой домишко?

— Выше всех похвал, старший предводитель Мехи! По-моему, ничего лучше мне видывать не доводилось.

Дактаир был маленьким, толстым и бородатым. Черные бегающие глазки оживляли хитроватое личико, из которого торчали как бы ужимавшие его толстые рыжие волосы. Руки и ноги — коротенькие, потому и походка вразвалочку, но известно, что, кидаясь на недруга, он бывает стремителен, как змея.

Родился Дактаир в Мемфисе у ученых родителей: отец его был греком и славился как математик, а мать вела свой род из Персии и преуспевала в занятиях химией. Еще в совсем юном возрасте мальчик обратил на себя внимание вкусом к научным изысканиям. Лишенный какого бы то ни было представления о нравственности, не говоря уж об интересе к этой мутной проблеме, молодой ученый рано понял, что кража идей у коллег позволит ему продвигаться вперед не просто быстрее, а воистину богатырской поступью, да и силы попусту не тратить. Но не ради суетного житейского успеха он охотно прощал себе и проступки, и преступления — использование чужих достижений было всего лишь одним из путей к высокой цели: Дактаир лелеял высокую мечту о преображении Египта, сиречь о превращении страны в землю избранную, то есть удобную для занятий чистой наукой, освобожденной от любых суеверий и предрассудков. Такая наука наделила бы человека огромной властью.