Дмитрий Полетаев - Форт Росс

Во главе стола, прямо напротив Рылеева, сверкал золотом эполетов и бриллиантами орденов член финансового комитета Кабинета министров, председатель российского вольного экономического общества, адмирал флота его императорского величества, граф Николай Семенович Мордвинов. Помимо многочисленных государственных постов и титулов, он являлся еще и владельцем одного из крупнейших пакетов акций Российской Американской Компании. Рядом, наклонившись к нему и приглушенно что-то рассказывая, сидел бывший госсекретарь безвременно ушедшего императора Александра I, он же бывший генерал-губернатор Сибири, знаменитый российский реформатор Михаил Михайлович Сперанский. То, что Сперанский тоже оказался владельцем крупного пакета акций компании — настолько крупного, что руководство не могло обойти его приглашением на внеочередное собрание акционеров, — по-видимому, явилось для Мордвинова полной неожиданностью. Адмирал хмуро покачивал головой на тихие, слышные только ему слова Сперанского, слушая его вполуха. Сбоку от них, делая какие-то быстрые пометки на листе бумаги, сидел председатель правления Российского медного банка Петр Ильич Севернин, также входивший в совет директоров компании. Петербургский городской голова, купец первой гильдии Николай Иванович Косков, пользуясь затянувшейся паузой и умастив кусок осетрины французской горчицей, отогревался после мороза вишневой наливкой. У окна, глядя на застывшую набережную Мойки, задумчиво курил Сергей Семенович Уваров, председатель правления Коммерческого банка. Как и все присутствующие, будучи членом совета директоров, он входил в высший эшелон власти Российской Американской Компании. С наслаждением затягиваясь сигарой, Уваров наблюдал сквозь заиндевевшее стекло, как будочник, стоявший на посту у въезда на мост, охлопывал себя руками и приплясывал, греясь у костра. Судя по всему, кого-то ожидали…

И как бы в подтверждение, дверь наконец распахнулась, и Орест Михайлович Сомов, исполнявший по протекции Рылеева обязанности столоначальника компании, чуть ли не под ручку ввел последнего участника этого странного собрания.

— Господа! — торжественно произнес Сомов. — Его сиятельство князь Куракин!

Представлять присутствующим председателя правления Петербургского ассигнационного банка князя Алексея Борисовича Куракина было абсолютно излишне. Это была простая дань протоколу. Все так же поблескивая стеклами очков, владелец черного лакированного экипажа, скинув на руки Сомову роскошную шубу и виновато улыбаясь, оттого что заставил высокое общество себя ждать, присоединился к собравшимся. Когда наконец все расселись, Рылеев поднялся со своего места.

— Итак, господа, мы можем начать…

Управляющий выдержал паузу, обвел высокое собрание взглядом умных голубых глаз и продолжил:

— Во-первых, Михаил Матвеевич передавал всем нижайший поклон…

На лицах отразились интерес, уважение и удивление одновременно. Михаил Матвеевич Булдаков был последним из оставшихся в живых «отцов-основателей» компании после Шелихова, Баранова и Резанова. По причине нездоровья он в последнее время почти безвыездно жил в своем имении под Великим Устюгом и в делах компании участия практически уже не принимал…

— А во-вторых… — Рылеев опять помолчал. — Во-вторых, ситуация, как вы все знаете, благодаря господам гвардейцам сложилась действительно критическая. Сегодня вечером в этой зале пройдет собрание членов Северного общества, на котором будет присутствовать князь Трубецкой. Поэтому я специально попросил вас прибыть с утра, чтобы принять окончательное решение до того, как это случится. На завтра, как известно, назначена присяга новому императору, поэтому у меня есть все основания полагать, что наш «военный» штаб сегодня вечером примет решение выступать.

Практически всю свою вступительную речь Рылеев проговорил с презрительно-саркастической улыбкой на лице, что не оставляло никаких сомнений по поводу его отношения к затее «господ гвардейцев».

— Кондратий Федорович, — в общей тишине произнес Мордвинов, — я слышал, князь Трубецкой сильно занят созданием не то манифеста, не то конституции…

— Это так, ваша светлость, — с легким поклоном ответил Рылеев. — Как вы знаете, наш «генералитет», — здесь Рылеев опять скривился, — в лице господ Волконского, Пестеля, ну и конечно Трубецкого, спит и видит диктатуру после устранения императорской семьи. А их сиятельство изволили возомнить себя даже будущим диктатором!

— А что, по-вашему, произойдет, когда князь узнает об истинных мотивах и целях вашей деятельности? — чуть картавя, произнес Сперанский.

— Нашей деятельности… — выразительно надавив на слово «нашей», поправил его Рылеев. Сперанский чуть смутился и, промокнув платком начавшую поблескивать лысину, все же поправил себя:

— Нашей деятельности.

— Вы, ваше высокопревосходительство, — невозмутимо заметил Кондратий Федорович, — по-видимому, недооцениваете амбиций полковника Пестеля. Пока господа офицеры будут делить государственные посты и обязанности при новой власти, мы спокойно закончим начатое дело.

Рылеев замолчал, и все взоры выжидающе обратились к Мордвинову. Красавец адмирал тряхнул седовласой гривой, кашлянул в белоснежный батистовый платок, затем неторопливо достал из кармана золотой брегет и, откинув крышку, молча уставился на циферблат. Был почти полдень. Секундная стрелка приближалась к двенадцати. Когда все три стрелки сравнялись, послышалась тонкая механическая мелодия. Когда она доиграла до конца, с кронверка Петропавловской крепости взвился легкий дымок, и через несколько секунд до собравшихся докатился приглушенный расстоянием звук артиллерийского выстрела.

Как будто что-то доказав невидимому оппоненту, адмирал удовлетворенно захлопнул крышку часов и картинным жестом убрал их в специальный карман своего роскошного мундира.

— Я говорил с матушкой вдовствующей императрицей, — как театральный трагик, хорошо поставленным голосом начал адмирал, — она, конечно, владелица одного из крупнейших пакетов акций нашей компании, и мы, соответственно, целиком можем рассчитывать на ее поддержку, но…

Адмирал опять сделал долгую паузу и обвел взглядом присутствующих, как бы желая удостовериться, что его слушают. Присутствующие не просто слушали, а внимали каждому его слову. Удовлетворившись этим и перейдя на полушепот, как того требовал жанр высокой трагедии, адмирал наконец закончил:

— …но она еще и мать! Она и так крайне переживает. Вы понимаете, этот отказ от престола Константина Павловича… Да и потом, Мария Федоровна очень боится за Николя, зная, как он непопулярен при дворе и в гвардии…