Александр Архиповец - Альтернативная реальность

"Вот мерзавка, еще и мысли читает".

— Да Бог с тобой, Улита. Я и не собирался вовсе…

— Они кровью… щедро кровью окроплены…

Какое-то время она молчала. Когда же заговорила, то губы дрожали, а на глаза навернулась слеза.

— …Отец мой был писарем у полтавского полковника, а муж первым помощником… Заметил их гетьман наш – Иван Мазепа. Позвал к себе на службу. А волю его уважать нужно. В первом же походе и полегли… Не видела больше…

Улита, заглушая рыдания, закусила губу. Загнала скорбь глубоко в душу. Шморгула носом, смахнула слезинку.

— …откупился червонцами. Передал через сотника. Уехала я из Полтавы. Выкупила тут землю, хату… Люди говорят, что я за деньги их со свету сжила… И ты туда же. Веришь? Веришь? Чего молчишь?

Казалось, она готова вцепиться мне в горло.

— Конечно же, не верю, Улита, — успокоил ее. — Больше того, знаю…

— Оставайся, Андрию, денег хватит обоим.

Взяла меня за руку и вновь, как умела делать только она, пытливо заглянула в глаза.

Не представляю, что там увидела, но только отшатнулась, словно от оборотня.

— Прочь! Уходи! Нет, постой! Станет Овсий посылать к отаману… откажись… беда ждет… Ох Андрию!..

Она неожиданно бросилась мне на шею. Сквозь тонкую рубаху я ощутил ее трепещущее, пахнущее мускатным орехом тело. Подхватил на руки, пошатываясь от нахлынувшей страсти, понес обратно на полюбившуюся кровать…

— Слушай дурныку. Отнеси-ка ты борону Зозуле, — раздраженно наморщив нос и теребя, прокуренный ус, велел Овсий. — Давненько вернуть божился. Баба только вчера отмыла. Самое время.

Взвалив сие орудие труда предков на плечи, вначале бодро зашагал в село. Три пуда не вес, но вот нести неудобно. Давит на плечи, нарушается равновесие. Шея саднит, щиплет от пота, попавшего в царапины. Отчаянно сражаясь с ней, брел по селу.

Не дойдя полсотни шагов ко двору атамана, с наслаждением бросил ее на землю. Пошевелил плечами, разминая уставшую спину. Отвлекли меня раздавшиеся со стороны крики.

Возле телеги, запряженной волами, происходили бурные события. Видать, Зозуля собирался свезти на "млын" несколько мешков пшеницы. С ним была дочь и "парубкы-наймиты".

Однако далеко им уехать не дали преградившие путь всадники. Двух из них я узнал сразу по надменным лицам, одежде, оружию. Это они "заставили" меня глотать пыль по дороге в Михайловку, сопровождали в церковь лихо крутившего ус пана Стоцкого. Теперь в их руках свистели плетки, гуляя по спинам безуспешно старавшихся увернуться "наймитов". Третий здоровенный рыжий детина, гогоча во всю глотку, пытался затянуть визжавшую Наталку на спину своего коня.

— Люди добрые! Что же это творится на Украине?! Средь белого дня! Дочку крадут! — срывающимся голосом вопил Зозуля. — Люди, помогите! Как татарская погань! Люди! Люди! Доню моя! Наталочко!

Но "люди" вмешиваться особо не спешили. Из "ридных хат не казалы носа".

По-звериному воя, из дома выскочила мать девушки – Мотря. Бросилась к дочери. Но один из всадников ловко пнув ногой, отбросил ее на землю.

Наконец пришла желанная подмога в виде жениха Петра. В его руках блеснула сабля. Но владел он ею, как оказалось, плохо. Первое же столкновение с профессионалом завершилось плачевно. Легко отбив неумелый выпад парня, казак, не желая убивать, плашмя ударил его саблей по голове. Брызнула кровь, и Петро как подкошенный упал.

Глядя на это я чувствовал, как закипает злость. Не могу сказать, что владею гипертрофированным чувством справедливости, но происходящее меня порядком разозлило.

Эти сволочи откровенно глумились над беззащитными людьми, к тому же, могли искалечить жизнь девушке.

Оглянувшись по сторонам и не найдя ничего лучшего, подхватил борону и, разогнавшись, с силой швырнул ее в гогочущих казаков.

Человеческий и конский вопли слились воедино, затем, перешли в хрип. Одного всадника я сбил на землю вместе с лошадью, другого вставшая на дыбы лошадь сбросила сама. Пока он, оглушенный, пытался подняться – я, не долго думая, ударил его ногой в голову.

Рыжий детина уже не гоготал. Лицо пунцовое, на шее вздулись жилы. Отпустив Наталку, выкатив глаза и хищно оскалив зубы, он широко размахнулся саблей. Уклонившись от удара и поймав руку на излете, я резко повернул и дернул. Раздался хруст, крик – грузное тело грохнулось наземь.

На этом стычка завершилась. Поле боя осталось за мной. Бегло подвел итоги – тот, в которого попал бороной, лежал бездыханным в луже своей и лошадиной крови, двое других – покалечены. Коня, пожалуй, придется добить. Вот его-то действительно жаль. Но теперь уже ничего не поделаешь.

Зозуля, перестав кричать, поднимал дочь с земли.

Из соседних хат стали выходить люди, шушукаться. Особой радости на их лицах я не заметил. Скорее наоборот: озабоченность и страх. Мол, что теперь с нами будет? Пан Стоцкий просто так это не оставит. Вместо одного пострадает все село.

Понимая, что делать мне тут больше нечего, опустив голову, побрел обратно.

Конечно, лучше всего было сразу уйти из Горбов. Но не хотелось подставлять приютивших меня Овсия и Палажку. Чего доброго виновными могут счесть их.

Ночевал у реки. А утром зазвенел колокол, призывая казаков на сход. Не дожидаясь особого приглашения, побрел и я.

В центре села, вокруг висящего на цепи, словно ведро на коромысле, колокола толпился народ. Чуть в стороне, на лаве, с видом завоевателей, развалившись, сидели и покуривали трубки четверо пришлых казаков. Их кони были привязаны рядом. Один из них выглядел так, словно накануне угодил в жернова мельницы, куда вчера так и не доехал Зозуля. Все лицо синее. Разбитые губы распухли и с трудом приоткрываясь, выпускали облачка дыма. Рука замотана цветастым платком. Он был хмур и зол. Чему немало способствовали шуточки, отпускаемые друзьями.

— Это он? Тот дурнык, что вас вчера побил? — спросил один, указывая на меня. — Мыколо, он? Чего молчишь?

— Пан Стоцкий как увидит… то бежать тебе не оглядываясь в самую Сечь, да и там будешь посмешищем… Говоришь, борону бросил… — недоверчиво качал головой другой.

— Да они сами еще до того как ехать заглотили лишнюю четверть, — махнул рукой третий.

Тем временем возле колокола вещал атаман Степан Зозуля. За прошедшие сутки он осунулся и казался еще ниже. И без того рябое лицо сейчас было и вовсе серым.

— Пан Стоцкий велел выдать убивцу…

Казаки зашумели. Заговорили все сразу, заглушая голос атамана.

— …Вот кровопийца! Сам ведь заслал…

— Нельзя выдавать, позор-то какой… нашему селу навек… дети и те не смоют…

— Выдать, на кой черт нам тот дурнык… за него страдать…

— Зозуля теперь храбрый – Наталку еще вчера до кума в Полтаву отправил…