Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)

— Дорогая сестра! Как ты знаешь, на обратном пути я ехал через улицу Пуэн-дю-Жур и побывал у твоей кормилицы.

— Да… Так что же?

— Малыш неважно себя чувствует…

— Мой мальчик… болен? Скорее… Маргарита! Маргарита… Карету! Я поеду к своему мальчику!

— Это невозможно! — воскликнул доктор. — Вам нельзя выходить на улицу, нельзя ехать в карете.

— Однако еще сегодня утром это было возможно: вы сами мне сказали, что завтра, когда вернется Филипп, я увижу маленького.

— Мне так показалось…

— Вы меня обманывали?

Доктор молчал.

— Маргарита! — повторила Андре. — Извольте исполнять приказание… Карету!

— Ты можешь умереть!.. — вмешался Филипп.

— Ну и пусть!.. Я не так уж дорожу своей жизнью!..

Маргарита терпеливо ждала, переводя взгляд с хозяина на хозяйку, потом на доктора.

— Я, кажется, приказала!.. — крикнула Андре; краска бросилась ей в лицо.

— Дорогая сестра!

— Я ничего не желаю больше слушать, и если вы мне откажете в карете, я пойду пешком.

— Андре! — сказал Филипп, обхватив ее руками. — Ты никуда не пойдешь, нет. Тебе нет нужды никуда ходить.

— Мой мальчик умер! — помертвевшими губами пролепетала Андре; руки ее безвольно повисли вдоль кресла, в которое ее усадили Филипп и доктор.

Филипп вместо ответа покрывал поцелуями ее холодную и безжизненную руку… Андре очнулась от оцепенения, уронила голову на грудь и залилась слезами.

— Бог послал нам новое испытание, — проговорил Филипп. — Господь велик и справедлив. Возможно, он имеет на тебя другие виды. Может быть, Бог рассудил, что этот ребенок оказался бы для тебя незаслуженным наказанием.

— За что же он ниспослал страдания этому невинному существу?.. — тяжело вздохнув, спросила несчастная мать.

— Бог не дал ему страдать, дитя мое, — молвил доктор. — Он умер, едва успев родиться… Жалейте о нем не более, чем о мимолетной тени.

— А крики, которые я слышала?..

— Это было его прощание с жизнью.

Андре закрыла лицо руками, а мужчины, обменявшись красноречивыми взглядами, поздравили друг друга с тем, что своей ложью спасли Андре жизнь.

Вдруг на пороге появилась Маргарита, держа в руке письмо… Оно было адресовано Андре… Надпись гласила:

«Мадемуазель Андре де Таверне, Париж, улица Кок-Эрон, 9, первые ворота со стороны улицы Платриер».

Филипп показал его доктору за спиной Андре; она больше не плакала: она находилась в состоянии глубокой печали.

«Кто мог написать ей письмо? — думал Филипп. — Никому не был известен наш адрес, и это не почерк отца…»

— Андре! Тебе письмо, — сказал Филипп.

Ничему не удивляясь и не размышляя, Андре безропотно вскрыла конверт и, вытерев слезы, развернула письмо, собираясь его прочесть. Но едва пробежав глазами три строчки, из которых состояло все письмо, она громко вскрикнула, вскочила как безумная и, напрягшись всем телом, окаменев, рухнула словно статуя прямо на руки подоспевшей Маргарите.

Филипп подобрал с полу письмо и прочитал:

Я уезжаю, потому что Вы меня прогнали. Больше Вы меня не увидите. Но я увожу с собой и своего ребенка, который никогда не назовет Вас матерью!

Взревев от бешенства, Филипп скомкал письмо.

— Я готов был простить преступление случайное, — заскрежетав зубами, проговорил он, — но за преступление преднамеренное он будет наказан… Над твоей безжизненно повисшей головой, Андре, я клянусь убить Жильбера, как только он попадется мне на глаза. Господь не может не послать его мне, потому что этот мерзавец преступил все границы дозволенного… Доктор! Андре придет в себя?

— Да, да!

— Доктор! Завтра Андре должна поступить в монастырь Сен-Дени. А я послезавтра буду в ближайшей гавани… Негодяй сбежал… Я последую за ним… Я должен разыскать ребенка… Доктор! Какая отсюда ближайшая гавань?

— Гавр.

— Я буду в Гавре через тридцать шесть часов, — пообещал Филипп.

С этой минуты дом Андре стал похож на мрачную могилу.

Известие о смерти сына, возможно, убило бы Андре. Глухая, неизбывная боль точила бы ее душу все жизнь. Письмо Жильбера ранило Андре в самое сердце. Но этот удар пробудил в ее благородной душе остаток сил и способность защищаться.

Придя в себя, она поискала глазами брата. Ненависть, которую она прочла в его взгляде, придала ей мужества.

Она подождала, пока к ней вернутся силы настолько, чтобы не дрожал голос, и, взяв Филиппа за руку, начала так:

— Ты мне говорил нынче утром о монастыре Сен-Дени, где ее высочество дофина обещала мне место. Это правда?

— Да, Андре.

— Отвези меня туда, пожалуйста, сегодня же.

— Спасибо, сестра.

— Доктор! — продолжала Андре. — За вашу доброту, преданность, милосердие моя благодарность была бы слишком скудным вознаграждением. Вознаграждение, доктор, ждет вас на небесах!

Она подошла к нему и поцеловала его.

— В этом небольшом медальоне — мой портрет, — сказала она, — матушка приказала сделать его, когда мне исполнилось два года. Наверное, я на нем похожа на моего сына; сохраните его, доктор; пусть он напоминает вам иногда о малыше, которому вы помогли появиться на свет, а также о его матери, которую спасли ваши заботы.

Не теряя присутствия духа, Андре собрала вещи и в шесть часов вечера, не смея поднять глаз, переступила порог приемной монастыря Сен-Дени; за его решеткой Филипп, будучи не в силах побороть волнение, мысленно прощался с ней, быть может, навсегда.

Вдруг силы изменили бедной Андре. Раскинув руки, она бегом бросилась к брату. Он тоже протягивал к ней руки. Они встретились и, хотя их разделяла холодная решетка, прижались друг к другу пылающими щеками, проливая горючие слезы.

— Прощай! Прощай! — прошептала Андре.

— Прощай! — отвечал Филипп, подавив в своем сердце отчаяние.

— Если ты когда-нибудь найдешь моего сына, — едва слышно сказала Андре, — не дай мне умереть, не обняв его.

— Будь спокойна. Прощай! Прощай!

Андре с трудом оставила брата и, продолжая оглядываться, поддерживаемая послушницей, пошла под мрачные монастырские своды.

Пока она не пропала из виду, он кивал ей, потом махал платком. Наконец она в последний раз взглянула на него и исчезла в темноте. Железная дверь разделила их со зловещим скрежетом. Все было кончено.

Филипп взял почтовую лошадь прямо в Сен-Дени. Приторочив к седлу свои пожитки, он скакал всю ночь, весь следующий день и на вторую ночь был уже в Гавре. Он переночевал в первой же попавшейся гостинице, а на рассвете уже узнавал в порту, какое судно раньше всех отправляется в Америку.

Ему ответили, что в тот день бриг «Адонис» снимается с якоря и отплывает в Нью-Йорк. Филипп нашел капитана, заканчивавшего последние приготовления; молодой человек уплатил за поездку и был принят пассажиром. Он написал ее высочеству дофине последнее письмо с выражением почтительной преданности и признательности, потом отправил багаж в свою каюту на корабле и, дождавшись отлива, отправился на борт.