Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)

— Господин д’Эгильон, господин принц де Субиз, господин де Сартин, господин президент Мопу.

— А господин герцог де Ришелье?

— Еще не появлялся.

— Ни сегодня, ни вчера! Я же вам говорила, Доре, он боится себя скомпрометировать. Пошлите человека в особняк Ганновер справиться о здоровье герцога.

— Слушаюсь, ваше сиятельство. Ваше сиятельство примет всех сразу или даст аудиенцию каждому в отдельности?

— Я хочу поговорить с господином де Сартином, пригласите его одного.

Едва камеристка успела передать приказание графини выездному лакею, который ожидал в коридоре, ведущем из приемной в комнату графини, как в спальню явился начальник полиции, одетый в черное; он смягчил строгое выражение серых глаз и поджатых тонких губ любезнейшей улыбкой.

— Здравствуйте, недруг мой! — произнесла, не глядя на него, графиня: она видела его в своем зеркальце.

— Я ваш недруг, сударыня?

— Да, именно вы. Весь мир делится для меня на две части: друзей и врагов. Я не считаю равнодушных, точнее, я отношу их к врагам.

— Вы правы, сударыня. Скажите же, каким образом, несмотря на мою хорошо вам известную преданность, я оказался причисленным к лагерю ваших недругов?

— Вы позволили опубликовать, распространить, передать королю несметное количество направленных против меня стишков, памфлетов, пасквилей. Это жестоко! Это отвратительно! Это неумно!

— Сударыня! Да ведь не могу же я в конце концов отвечать…

— Напротив, сударь, вы несете за это ответственность, потому что знаете, кто это ничтожество, которое всем этим занимается.

— Сударыня! Если бы это было делом рук одного человека, нам даже не стоило бы упрятывать его в Бастилию: он умер бы своей смертью под тяжестью собственных творений.

— Знаете, то, что вы говорите мне, сударь, не слишком учтиво.

— Если бы я был вашим врагом, ваше сиятельство, я бы вам этого не сказал.

— Вы правы, не будем больше об этом говорить. Итак, решено: отныне мы с вами друзья, и мне это очень приятно. Однако меня кое-что беспокоит.

— Что же именно, сударыня?

— То, что вы находитесь в прекрасных отношениях с Шуазёлями.

— Сударыня! Господин де Шуазёль — первый министр, он отдает приказания — и я должен их исполнять.

— Значит ли это, что, если господин де Шуазёль прикажет меня преследовать, мучить, терзать, вы не станете мешать моим мучителям? Благодарю вас.

— Прошу вас припомнить, — проговорил г-н де Сартин, непринужденно севший в кресло и не вызвавший этим гнева фаворитки, потому что она много позволяла самому осведомленному во Франции человеку, — что я для вас сделал третьего дня?

— Вы предупредили меня о гонце, отправленном из Шантелу с целью ускорить прибытие дофины.

— Мог бы это сделать для вас недруг?

— А в деле представления ко двору, которое, как вы знаете, так много значит для моего самолюбия, что вы для меня сделали?

— Все, что в моих силах.

— Господин де Сартин! Вы недостаточно откровенны.

— Ах, сударыня! Вы ко мне несправедливы. Кто ради вас отыскал в неприметной таверне менее чем за два часа виконта Жана, которого вам необходимо было срочно послать не знаю куда? Вернее, я-то знаю!

— Выходит, было бы лучше, если из-за вас потерялся бы мой деверь, — со смехом отвечала г-жа Дюбарри, — человек, породненный с французской королевской семьей.

— Ну, это все-таки немалые услуги…

— Да, трехдневной давности. А вот сделали ли вы хоть что-нибудь для меня вчера, например?

— Вчера, сударыня?

— Напрасно напрягаете память: вчера вы любезничали с другими.

— Я вас не понимаю, сударыня.

— Зато я понимаю! Ну, отвечайте, что вы делали вчера, сударь?

— Утром или вечером?

— Начинайте с утра.

— Утром я, по обыкновению, работал, сударыня.

— До которого часа?

— До десяти.

— А дальше?

— Я послал приглашение к ужину одному из своих лионских друзей, который утверждал, что приедет в Париж не замеченным мной, однако один из моих слуг ожидал его у заставы.

— А после ужина?

— Я отправил начальнику полиции его величества императора Австрийского адрес отъявленного вора, которого ему никак не удавалось схватить.

— И где же он оказался?

— В Вене.

— Так вы занимаетесь полицейскими розысками не только в Париже, но и за границей?

— Да, от нечего делать.

— Запомню. Ну, а после того как отправили почту, чем вы занимались?

— Я был в Опере.

— Ходили навестить малышку Гимар? Бедный Субиз!

— Совсем не за этим: мне необходимо было арестовать знаменитого карманника, которого я пока не трогал, потому что он промышлял среди генеральных откупщиков; однако он имел дерзость тронуть двух-трех знатных сеньоров.

— Мне кажется, вы должны были бы сказать «имел неловкость», господин начальник полиции. Ну а после Оперы?

— После Оперы?

— Да, я задаю нескромный вопрос, не так ли?

— Да нет, после Оперы… Погодите, дайте припомнить…

— А! Похоже вам начинает изменять память.

— Напротив! После Оперы… Вспомнил!

— Прекрасно.

— Я спустился, вернее, поднялся к одной даме, содержательнице игорного дома, в карету и сам отвез ее в Фор-л’Евек.

— В ее карете?

— Нет, в фиакре.

— А что потом?

— Как что потом? Вот и все.

— Нет, не все.

— Я опять сел в фиакр.

— И кого вы там увидали?

Господин де Сартин покраснел.

— Ах! — воскликнула графиня, хлопая в ладоши. — Мне удалось заставить покраснеть начальника полиции!

— Сударыня… — пролепетал г-н де Сартин.

— Что ж, тогда я вам скажу, кто был в фиакре, — продолжала фаворитка, — герцогиня де Грамон.

— Герцогиня де Грамон? — переспросил начальник полиции.

— Да, герцогиня де Грамон, умолявшая вас провести ее в королевские апартаменты.

— Право, — вскричал г-н де Сартин, заметавшись в кресле, — я готов передать вам свой портфель, сударыня: оказывается, не я занимаюсь полицейскими расследованиями, а вы!

— В самом деле, господин де Сартин, как видите, я тоже веду расследование: берегитесь!.. Да, да! Герцогиня де Грамон в фиакре, в полночь, наедине с господином начальником полиции, да еще принимая во внимание, что лошади идут шагом! Знаете ли, что я приказала сделать, как только мне стало об этом известно?

— Нет, но я трепещу. К счастью, было уже очень поздно.

— Это не имеет значения: ночь — прекрасная пора для мести.

— Так что же вы предприняли? Посмотрим!

— То же, что моя тайная полиция, ведь и в моем распоряжении есть ужасные писаки, грязные, как старые лохмотья, и голодные, как бездомные псы.

— Вы их плохо кормите?

— Я их совсем не кормлю. Если они растолстеют, они станут столь же глупыми, как господин де Субиз; как известно, жир убивает желчь.