Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)

— Прекрасно; мне больше нечего желать.

— Очень рада.

— А патент полковника для моего сына?

— Его величество вручит вам его сам.

— А обязательство по оплате расходов на полк?

— В патенте это будет указано.

— Отлично. Теперь остался только вопрос о винограднике.

— Во сколько вы оцениваете эти четыре арпана?

— Шесть тысяч ливров за арпан. Это были прекрасные земли.

— Я выпишу вам вексель на двенадцать тысяч ливров, которые с теми двенадцатью, что вы уже получили, как раз составят двадцать четыре тысячи.

— Вот письменный прибор, — сказала графиня, указывая на названный ею предмет.

— Я буду иметь честь передать его вам.

— Мне?

— Да.

— Зачем?

— Чтобы вы соблаговолили написать его величеству небольшое письмо, которое я буду иметь честь продиктовать вам. Вы — мне, я — вам.

— Справедливо, — согласилась г-жа де Беарн.

— Соблаговолите взять перо.

Старуха придвинула стол к креслу, приготовила бумагу, взяла перо и застыла в ожидании.

Дюбарри продиктовала:

«Сир!

Радость, которую я испытываю, узнав, что предложение быть «крестной» моего дорогого друга графини Дюбарри при ее представлении ко двору принято…»

Старуха вытянула губы и стряхнула перо.

— У вас плохое перо, — заметила фаворитка короля, — нужно его заменить.

— Не нужно, оно приспособится.

— Вы думаете?

— Да.

Госпожа Дюбарри продолжала:

«…дает мне смелость просить Ваше величество отнестись ко мне благосклонно, когда завтра, если будет на то Ваше соизволение, я предстану перед Вами в Версале. Смею надеяться, сир, что Ваше величество окажет мне честь, приняв меня благосклонно как представительницу дома, все мужчины которого проливали кровь на службе у государей Вашего высочайшего рода».

— Теперь подпишите, пожалуйста.

Графиня подписала:

Старуха писала твердой рукой; буквы, величиной с полдюйма, ложились на бумагу, усыпая ее вполне небрежно-аристократическим количеством орфографических ошибок.

Старуха, держа в одной руке только что написанное ею письмо, другой протянула чернильницу, бумагу и перо графине Дюбарри, которая выписала мелким прямым и неразборчивым почерком вексель на двадцать одну тысячу, из них двенадцать тысяч ливров, чтобы компенсировать потерю виноградников, и девять тысяч — чтобы заплатить гонорар метру Флажо.

Затем она написала записку Бёмеру и Босанжу, королевским ювелирам, с просьбой вручить подателю письма гарнитур из бриллиантов и изумрудов, названный «Луиза», так как он принадлежал принцессе, приходившейся дофину теткой, которая продала его с целью выручить деньги на благотворительность.

Покончив с этим, «крестная» и «крестница» обменялись бумагами.

— Теперь, дорогая графиня, — сказала г-жа Дюбарри, — докажите мне свое хорошее ко мне отношение.

— С удовольствием.

— Я уверена, что вы согласитесь переехать в мой дом. Троншен вылечит вас меньше чем за три дня. Поедемте со мной, вы испробуете также мое превосходное масло.

— Поезжайте, графиня, — сказала осторожная старуха, — мне еще нужно закончить здесь некоторые дела, прежде чем я присоединюсь к вам.

— Вы отказываете мне?

— Напротив, я согласна, но не могу ехать теперь. В аббатстве пробило час. Дайте мне время до трех часов; ровно в пять я буду в замке Люсьенн.

— Вы позволите моему брату в три часа заехать за вами в своей карете?

— Конечно.

— Ну, а теперь отдыхайте.

— Не беспокойтесь. Я дворянка, я дала вам слово и, даже если это будет стоить мне жизни, буду с вами завтра в Версале.

— До свидания, дорогая «крестная»!

— До свидания, очаровательная «крестница»!

На сем они расстались: старуха — по-прежнему лежа на подушках и держа руку на бумагах, а г-жа Дюбарри — еще более легкокрылая, чем до прихода сюда, но с сердцем, слегка сжавшимся оттого, что не смогла взять верх над старой любительницей процессов, — это она, которая ради собственного удовольствия бивала короля Франции!

Проходя мимо большого зала, она заметила Жана, который для того, очевидно, чтобы никто не усмотрел чего-либо подозрительного в его столь долгом здесь пребывании, начал наступление на вторую бутылку вина.

Увидев невестку, он вскочил со стула и подбежал к ней.

— Ну что? — спросил он.

— Как сказал маршал де Сакс его величеству, показывая на поле битвы при Фонтенуа: «Сир! Пусть это зрелище скажет вам, какой ценой и какими страданиями достается победа».

— Значит, мы победили? — спросил Жан.

— Еще одно удачное выражение. Но оно дошло к нам из античных времен: «Еще одна такая победа, и мы погибли».

— У нас есть «крестная»?

— Да, но она обойдется нам почти в миллион.

— Ого! — произнес Дюбарри со страшной гримасой.

— Черт возьми, выбора у меня не было!

— Но это возмутительно!

— Ничего не поделаешь. Не вздумайте возмущаться: если случится, что вы будете недостаточно почтительны, мы можем вообще ничего не получить или же это будет стоить нам вдвое дороже.

— Ну и ну! Вот так женщина!

— Это римлянка.

— Это эллинка.

— Не важно! Эллинка или римлянка — будьте готовы в три часа забрать ее отсюда и привезти ко мне в Люсьенн. Я буду спокойна, только когда посажу ее под замок.

— Я не двинусь отсюда ни на шаг, — сказал Жан.

— А мне надо поспешить все приготовить, — сказала графиня и, бросившись к карете, крикнула: — В Люсьенн! Завтра я скажу «В Марли!»

— Какая разница? — пожал плечами Жан, следя глазами за удалявшейся каретой. — Так или иначе, — мы дорого обходимся Франции. Это лестно для Дюбарри.

Король, как обычно, вернулся ко двору в Марли.

Меньший раб этикета, нежели Людовик XIV, который во время придворных церемоний искал повода для проявления своей королевской власти, Людовик XV в каждом кружке придворных искал новостей, которые он очень любил, и особенно разнообразия лиц: это развлечение он ценил более всего, особенно если лица были приветливыми.

Вечером того дня, когда состоялась только что описанная нами встреча, и через два часа после того как графиня де Беарн, согласно своему обещанию, которое на сей раз она сдержала, расположилась в кабинете графини Дюбарри, король играл в карты в голубом салоне.

Слева от него сидела герцогиня д’Айен, справа — принцесса де Гемене.

Король, казалось, был чем-то озабочен, из-за чего и проиграл восемьсот луидоров. Проигрыш заставил его вернуться к занятиям более серьезным: будучи достойным потомком Генриха IV, Людовик XV предпочитал выигрывать. В девять часов король отошел от карточного стола к окну для беседы с г-ном Мальзербом, сыном экс-канцлера. От противоположного окна за их беседой с беспокойством наблюдал г-н де Мопу, разговаривавший с г-ном де Шуазёлем.