Поль Феваль - Лондонские тайны

— Да, — рассеянно отвечал Боб, — это господин Бишон, буркер… чай слыхали?

Управляющий невольно затрясся, узнав, что совсем недавно был в обществе человека, при имени которого приходил в трепет весь Лондон.

— Теперь вам нечего бояться, — сказал, ухмыляясь, Боб, — ведь он ушел. Впрочем, я скажу вам, что Бишон имеет добрейшую душу: я сейчас совершенно убедился в этом. Ни с того, ни с сего подарил мне сто фунтов. Ей-ей! А это для меня много значит…

— Слушай же дело, бравый Боб, — с нетерпением прервал его управляющий. Не знаю хорошо, что сделал Бриан опять, только милорд приехал из театра в страшном гневе! Я было заикнулся о нашем предприятии, знаешь, о красавице с Корнгильской площади…

— Анне Мак-Ферлэн? Еще бы, я ее отлично знаю… Только что думал о ней.

— Она чудо, как хороша! — воскликнул управляющий. — Я увидал ее. Что за глазки, Боб! Что за губки! Что за цвет личика!

— Да, сказать по правде, таких красавиц маловато. Милорд, конечно, обрадовался?

— Милорд… нет, подожди еще! Он не захотел даже слушать меня. Милорд выругал меня…

— Что вы?! — удивленно вскричал Боб.

— Милорд поколотил меня!!

— Поколотил!! Да, неужели правда?!

— Милорд выгнал меня!!!

— Выгнал вас, мистер?!!

— Да, так-таки и выгнал!

— Ага! Вас прогнали? — холодно и дерзко произнес Боб, нагло смотря на Патерсона. — Стало быть вы теперь не управляющий более у милорда?..

— Ничего не значит, — сказал Патерсон. — У меня ведь есть золото. Недаром же управлял я пятнадцать лет делами графа Вейт-Манорского.

— Да, да, — сказал Боб, — это правда. Что же будет угодно вашей чести?

— Я нуждаюсь в твоей помощи, славный Боб, Я в полной уверенности, что молоденькая понравится милорду. Раздобудь мне ее.

— Трудновато, ваша честь, — отвечал Боб, почесывая затылок.

— Раздобудь мне ее непременно! Завтра вечером доставь мне ее, никак не позже!

— Но представьте только себе, мистер…

— Не хочу ничего слышать. Я торговаться не намерен. Если ты доставишь мне ее к завтрашнему вечеру, то получишь двести фунтов!

— Двести фунтов! — протяжно, с жадностью проговорил Боб.

— Двести фунтов! Если ты не согласишься, то я подыщу себе кого-нибудь другого.

— Дьявольски соблазнительно!

— Так как же?

Пожалуйте 50 фунтов задатку, ваша честь, и ручаюсь вам честным словом благородного человека, что завтра, не позже десяти часов вечера, молоденькая девушка будет в вашем распоряжении.

Патерсон вынул пять бумажек, по десяти фунтов каждая, и передал их Бобу.

— У крыльца, до десяти часов, слуга мой будет ждать тебя. Только смотри, не обмани!

— Приготовляйте остальные сто пятьдесят фунтов!

— Какова птица! — сказал Боб, оставшись один. — Важничает, как какой-нибудь лорд! Ну, да хорошо, когда придет время, когда я буду джентльменом и когда Темперенсу будут величать сударыней.

Он вдруг прервал свой монолог и ударив себя по лбу, глухо сказал:

— Темперенса! Темперенса! Ты проводишь меня! Подлый Тернбулль получил уже свою мзду. Я подговорил Мича, я лишился несколько крон, чтобы напоить его. И он боролся, как дикий зверь. Хорошо пришлось и Тому! Вон они валяются оба, Мич стонет еще. Тернбулль молчит… Не околел ли он? Тернбулль! Том Тернбулль! Молчит! А вот я заставлю тебя говорить — и, подойдя к телам, лежавшим в стороне, Боб ударил сапогом несчастного. — Тернбулль чуть слышно застонал.

— Как бы он не опомнился, — продолжал Боб, вытаскивая из-за пазухи нож. — Нет, я не буду трогать его… Здесь страшно, темно…

Несколько минут спустя Боб шел по грязному переулку и по временам отрывисто говорил:

— Две! Одна для доктора, другая для милорда! Что за прекрасная семья.

Леди Б*** не могла сомкнуть глаз целую ночь. Рано утром ей подали два письма. Содержание первого было таково:

«Милостивая государыня!

Имею честь послать вам при сем двадцать тысяч фунтов стерлингов, Мне известно, что этим же утром вы можете получить за эту сумму обратно кольцо. Я согласен лучше лишить себя денег, чем столь драгоценной вещи.

Вы, сударыня, лично ни в чем не виновны — это одно лишь несчастие. Прошу вас по-прежнему быть моим искренним и преданным другом».

Письмо было анонимное, но леди Б*** поняла от кого оно.

Распечатав второе, она прочла следующее:

«Милостивая государыня!

Мы вправе думать, по известному всем благородству герцога I***, что он исполнит свое обещание и пришлет вам сегодня утром двадцать тысяч фунтов.

Потрудитесь, милостивая государыня, сесть с этими деньгами в карету, которая ждет уже вас у подъезда вашего дома. Садитесь и поезжайте одни к собору святого Павла. Если вы промаркируете хотя бы одним лишь часом, то кольцо будет уже на пути в Брейтон и мы окажемся не в состоянии воротить его из Франции, куда мы его отправляем».

Это письмо было также без подписи.

Леди Б*** позвонила, поспешно оделась и, взяв с собою ларчик, в котором герцог прислал деньги, вышла на улицу. В некотором отдалении от подъезда стояла карета. Лакей, не говоря ни слова, отпер дверцы. Леди Б*** на мгновение остановилась, но вспомнив о письме герцога, быстро села в карету. Кучер вскочил на козлы и, не спрашивая о направлении пути, тронул лошадей.

Оставшись одна в карете, леди Б*** почувствовала невыразимое чувство опасности. Она ехала к людям, ремесло которых было воровство. Бог весть, не отнимут ли у нее и громадную сумму, которую она везла с собою?

Проехав некоторое расстояние, карета вдруг стала.

Леди Б*** не успела оглянуться, как дверцы кареты отворились опять, и к ней с быстротой кошки вскочила низенькая, худая старуха, в платье из атласа, на вате. Карета тотчас же поехала дальше.

— Простите, respeitabile signora*), я вдова графа К***, вы, eccelenza**), можете быть вполне уверены во мне.

— Куда вы меня везете? — еле выговорила леди Б***.

— Беру Бога в свидетели, signora iilustissime***), что я готова поплатиться жизнью, чтобы услужить вам.

— Но я спрашиваю вас, куда мы едем? — повторила леди Б***.

— Клянусь тенью моего покойного супруга, что я предана вам всем сердцем! — И с этими словами старуха поцеловала руку леди Б***.

Леди думала, что эта женщина или жестоко насмехается над нею или она сошла с ума. Она хотела посмотреть в окно, чтобы узнать, по крайней мере, где она находится, но старуха спустила красные, непроницаемые шторы и закрыла оба окна. Молодая женщина со страхом села. Средь белого дня, в многолюдном городе, она была во власти того общества, рассказы о делах которого так часто наполняли ее сердце ужасом. Отчаянным движением она хотела поднять штору. Костлявая рука старухи остановила ее.