Александр Старшинов - Наследник императора

Он отдал свой чертеж трибуну с некоторым сожалением. Ему и самому захотелось построить где-нибудь поблизости такую виллу. [80] Это план одной из реальных римских вилл, раскопанных на территории Румынии.

А потом вдруг погода установилась солнечная, с легким морозцем, и тут Приск уже больше не мог усидеть на месте. Кука уступил, Тиресий кивнул одобрительно: мол, не видится ему в пророческих снах опасностей на пути, и друзья согласились двинуться из лагеря вдоль Бистры мимо теснин Тапае к Тибуску. Отправиться решили вместе с почтарями, которые наконец-то соизволили пуститься в путь к Данубию. Собирались тщательно: мешки и сетки с провизией, у каждого при себе кремень, чтобы костер развести, вина в достатке, одежда теплая, сменная туника — и обувь тоже сменная, дакийские сапожки взамен солдатских калиг. Приск почти не верил в свое избавление — все время мерещилось ему, что кто-то наблюдает за ним со склонов, хотя из долины Бистры даки ушли сразу после заключения мира.

Когда ворота лагеря за друзьями со скрипом закрылись, когда с грохотом сошлись дубовые створки, и Приск услышал, как с той стороны закладывают их толстым брусом, он вздрогнул всем телом.

— Тиресий? — повернулся он к прорицателю.

— Насчет лагеря ничего не вижу — только белый туман, — отозвался тот.

Март — апрель 858 года от основания Рима [81] 105 год н. э.

Берег Данубия

Когда Приск шагнул в распахнутые ворота Дробеты, то почти не поверил себе, что путь закончен.

Послание Лонгина, доставленное Приском и переданное почтарям, отослали в Рим с особым гонцом еще из Берзобиса. Посланец будет мчаться день и ночь, меняя на почтовых станциях взмыленных лошадей. Что-то решит император? Скажет — война… Траян так хотел ее. И — кто знает — возможно, войны не менее сильно жаждал Децебал.

Так что гонцы с известием о смерти Лонгина на много дней опередили центуриона и его друзей на пути в Дробету. Прежде всего потому, что легионеры задержались в пути — сначала заболел Тиресий, а потом Фламма умудрился провалиться в ручей и едва не отморозил себе ноги. Так что пришлось надолго сделать остановку в Берзобисе, в лагере вексилляции Четвертого Флавиева легиона, и двинуться дальше лишь спустя десять дней.

Военный трибун Требоний центуриону и его спутникам обрадовался, будто самой близкой родне, тут же каждому пожаловал по десять дней отпуска и наобещал кучу всяких благ, впрочем, как заметил Приск, свои обещания Требоний зачастую не выполнял.

Приск раздумывал — сразу ли просить разрешения у трибуна отправиться в Эск или послать кого-нибудь с известием, когда увидел по дороге спешащего навстречу Гермия.

— А я знал, что ты вернешься! Знал, когда заемное письмо подписывал!

Вольноотпущенник чуть ли не полез обниматься с центурионом, но был остановлен вполне даже недвусмысленным жестом: как ни верти, а бывший раб никогда римскому гражданину равным не станет.

— К себе иди! Скорее! — посоветовал, обиженно надув губы, Гермий.

Приск посмотрел на него удивленно, но совету последовал.

В комнате центуриона было тепло, даже жарко от двух наполненных алыми углями жаровен. Всю мебель передвинули, а в углу стояла большая корзина, накрытая редкой тканью. На кровати центуриона кто-то спал.

— Да что за напасть такая! У меня что — постоялый двор! — возмутился Приск.

Спящий тут же вскочил.

И тогда Приск узнал Кориоллу.

В следующий миг центурион уже сжимал в объятиях свою милую. Целовал жадно, обнимая ставшую вновь стройной талию. А потом услышал странное то ли хныканье, то ли мяуканье за спиной. Оглянулся. Корзина заметно раскачивалась. Ребенок? Колыбель?

Ну ничего себе! Ай да Требоний! Позволил женщине с ребенком жить в крепости. Уж точно проверяющего Лонгина на него нет!

— Наша дочь, — сказала Кориолла. — Флорис… Сейчас покажу! — Она подтащила Приска к колыбельке, подняла покров. Закутанное в белое существо смотрело на них круглыми темными глазами и важно посапывало розовым носиком.

— Красавицей будет! — уверенно заявила Кориолла.

Тут дверь комнаты приоткрылась, потом просунулась голова, обмотанная красным шерстяным платком, и какое-то странное чувство охватило Приска, будто произошло смещение пространства и времени, и если он выйдет из дома, то за дверью в мартовских влажных сумерках окажется вовсе не крепость Дробета, а укрытая плотными облаками Сармизегетуза. Потом он понял, что перед ним всего лишь служанка Куки, и тряхнул головой, прогоняя наваждение.

— Я тут творога принесла, да вина, да молочка, тебе, госпожа, молочко пить надобно, — пискнула Мышка.

— Кука вернулся! — сообщила Кориолла.

— Да неужто? — всплеснула руками Мышка. Хорошо, успела поставить на стол все припасы, а так бы разбила кувшин и разлила молоко. — И где он?

— Да в банях, где ж ему быть, — хмыкнул Приск.

Девчонка тут же умчалась.

— Тебе тоже надобно в бани, — заметила Кориолла и демонстративно наморщила нос.

— Подожди… — отмахнулся центурион. — Скажи, почему ты в Дробете?

Кориолла опустила голову.

— Я, мы… Тут весть пришла, что ты погиб, Гай.

— Вот же ерунда! И ты поверила! — Он привлек Кориоллу к себе и прижал крепко-крепко. — Как ты могла!

— Я не поверила… Но… — Она запнулась, головы не поднимала, сопела в подмышку, готовая расплакаться.

— Да в чем дело-то?

— Дом за долги пришлось продать… И Кукину часть, и твою… ничего не осталось, только кобылу мы с собой увели, да рабов, да два мешка с вещами… Малыш сюда переехать помог.

— И кому все досталось? — спросил Приск, внутренне каменея.

— Ларов я забрала… — спешно добавила Кориолла. — Ларов нельзя оставлять.

— Кто дом получил?!

— Ликса Кандид.

Приск почти не удивился ответу. На войне подобно стервятникам жиреют снабженцы, а тот, кто идет в атаку с пилумом и мечом, имеет право лишь проливать свою кровь в неограниченных количествах.

Аве, Цезарь!

— Не переживай, мы вновь купим дом, — пообещал Приск.

Хотя он даже не знал, где теперь раздобыть денег на положенную центуриону лорику.

«Пятьсот тысяч фунтов золота…» — будто наяву прозвучал голос убитого Монтана, насмешливо так прозвучал, с издевкой.

М-да, римляне решают все свои финансовые проблемы одинаково — отправляются грабить. Ну что ж…

Да будет война!

После бани да перекуса Приск запер дверь в комнату на засов и нырнул вместе с юной женой в постель. Тут напало на них нечто вроде помрачения, какое, рассказывают, случается с участниками вакханалий, но те одуряют себя снадобьями и дурманящими разум напитками, а Приск с Кориоллой выпили лишь по бокалу вина, так что краткосрочное безумие никак нельзя было списать на сок виноградной лозы.