Александр Дюма - Анж Питу

— Я понимаю. Вы говорите об орлеанистской партии.

— Нет. Об этой партии я сказал бы, что ею руководит человек, а оружие ее — популярность. Я говорю вам о партии, имя которой еще не было никем произнесено, — о республиканской партии.

— О республиканской партии? Ну, это уж слишком!

— Вы мне не верите?

— Это химера!

— Да, химера с огненной пастью, химера, которая поглотит вас всех.

— Ну что ж! Тогда я стану республиканцем, да я уже и сейчас республиканец.

— Вот именно, республиканец на женевский лад.

— Мне кажется, однако, что республиканец всегда республиканец.

— Вы заблуждаетесь, господин барон; наши французские республиканцы будут не похожи на всех прочих: им придется истребить сначала привилегии, затем дворянство, затем королевскую власть; вы выйдете в путь вместе с ними, но до цели они доберутся без вас, ибо вы убедитесь, что вам с ними не по пути. Нет, господин барон де Неккер, вы ошибаетесь: вы не республиканец.

— О, если дело обстоит так, как говорите вы, то, конечно, нет: я люблю короля.

— И я тоже, — сказал Жильбер, — и все теперь любят его не меньше нас с вами. Скажи я то, что говорю вам, людям менее возвышенного ума, меня бы осмеяли, ошикали, но, поверьте, господин Неккер, я говорю правду.

— Право, я рад был бы поверить, будь в ваших словах хоть какое-то правдоподобие, но…

— Знаете ли вы, что такое тайные общества?

— Я много о них слышал.

— Верите вы в их существование?

— В существование — да, но в их всемогущество — нет.

— Принадлежите вы к одному из них?

— Нет.

— Входите ли вы, по крайней мере, в какую-нибудь масонскую ложу?

— Нет.

— Ну вот! А я, господин министр, могу ответить на все эти вопросы утвердительно.

— Вы член тайного общества?

— Да, и не одного. Берегитесь, господин министр, это огромная сеть, опутавшая все троны. Это невидимый кинжал, угрожающий всем монархиям. Нас три миллиона соратников, рассеянных по разным странам, принадлежащих к разным сословиям. У нас есть друзья среди простонародья, среди буржуазии, среди дворянства, среди принцев и даже среди монархов. Берегитесь, господин де Неккер: принц, вызвавший ваше неудовольствие, может оказаться членом тайного общества. Слуга, кланяющийся вам, может оказаться членом тайного общества. Ни ваша жизнь, ни ваше состояние, ни ваша честь не принадлежат вам безраздельно. Всем этим распоряжается невидимая сила, против которой вы не можете восстать, ибо не знаете ее, и которая может вас погубить, ибо она-то вас знает. Так вот: эти три миллиона, уже создавшие американскую республику, попытаются создать республику во Франции, а затем ввести республиканское правление во всей Европе.

— Однако, — возразил Неккер, — республика, подобная той, что создана в Соединенных Штатах, ничуть не пугает меня, и я могу лишь приветствовать ее установление.

— Да, но между Америкой и нами — пропасть. Америка — страна новая, лишенная предрассудков, привилегий и королевской власти; Америка богата плодородной почвой, бескрайними землями, девственными лесами; Америка расположена между двух морей, что выгодно для ее торговли, и удалена от других стран, что полезно для ее населения, между тем как Франция… подумайте только, как много придется разрушить во Франции, прежде чем она станет похожа на Америку!

— Но в конце концов чего же вы добиваетесь?

— Я добиваюсь того, к чему мы неизбежно придем. Но я хочу попытаться прийти к этому плавно, причем движение наше должен возглавлять король.

— В качестве знамени?

— Нет, в качестве щита.

— Щита! — улыбнулся Неккер. — Вы не знаете короля, если надеетесь навязать ему подобную роль.

— Отчего же, я его знаю. Ах, Господи, я его прекрасно знаю, я видел в Америке тысячи таких людей; они управляли маленькими округами: порядочные люди, не отличающиеся величием, не способные настоять на своем, не обладающие ни малейшей предприимчивостью, — но что же тут поделаешь? Благодаря одному лишь своему званию король может послужить защитой от людей, о которых я только что говорил, а защита, пусть даже совсем слабая, все равно лучше, чем ничего. Помню, когда в Америке мы сражались с дикими северными племенами, мне приходилось проводить целые ночи в зарослях тростника; противник прятался на другой стороне реки и держал нас под прицелом. Тростник не слишком крепкая броня, не так ли? И тем не менее признаюсь вам, господин барон, что позади этих высоких зеленых трубок, которые пуля разрезает, как нитку, я чувствовал себя спокойнее, чем если бы находился в открытом поле. Так вот: король — это мой тростник. Он позволяет мне видеть противника, а самому оставаться невидимым. Вот отчего в Нью-Йорке или Филадельфии я был республиканцем, а во Франции сделался роялистом. Там нашего диктатора звали Вашингтон. Бог знает, как он будет зваться здесь: кинжалом или эшафотом.

— Вы видите все в кровавом свете, доктор!

— Вы видели бы точно так же, барон, побывай вы сегодня вместе со мной на Гревской площади!

— Да, правда; я слышал, там была резня.

— Видите ли, народ — это прекрасно… Но как бы прекрасен он ни был… О бури людские! Как далеко вам до бурь небесных! — воскликнул Жильбер.

Неккер задумался.

— Отчего я не могу советоваться с вами постоянно, доктор, — произнес он, — вы могли бы принести мне изрядную пользу.

— Будь я вашим помощником, господин барон, я не смог бы принести ни вам, ни Франции такой большой пользы, какую принесу, если отправлюсь туда, куда хочу.

— А куда вы хотите отправиться?

— Послушайте, сударь, главный враг трона находится подле самого трона, главный враг короля — подле самого короля, — это королева. Бедная женщина забывает, что она дочь Марии Терезии или, точнее, вспоминает об этом лишь для того, чтобы потешить свою гордость; она мнит, что спасает короля, а на самом деле губит не только короля, но и королевскую власть. Так вот, нам, любящим короля, нам, любящим Францию, следует уговориться о том, как лишить королеву власти, как свести на нет ее влияние.

— В таком случае сделайте то, о чем я вас просил, сударь: останьтесь со мной. Помогайте мне.

— Если я останусь возле вас, мы образуем вместе одну-единственную силу: вы будете мною, я буду вами. Нам нужно разделиться, и тогда, сударь, сила наша возрастет вдвое.

— И чего мы таким образом добьемся?

— Мы наверняка не сумеем отвратить катастрофу, но, возможно, отдалим ее; во всяком случае, я гарантирую вам поддержку могущественного союзника, маркиза де Лафайета.

— Лафайет — республиканец?

— Настолько, насколько может им быть человек из рода Лафайетов. Раз уж нам никак не обойтись без равенства, поверьте мне, лучше избрать равенство знатных господ. Я предпочитаю равенству унижающему равенство возвышающее.