Александр Дюма - Анж Питу

Поэтому Жильбер наблюдал это печальное зрелище с волнением, и его источником было не почтение, но мука.

Король приблизился к нему.

— Сударь, вы привезли письмо от господина де Неккера?

— Да, ваше величество.

— Ах! — воскликнул король, словно прежде сомневался в правдивости слов гвардейца. — Скорей давайте его сюда.

Он произнес эти слова как утопающий, когда он кричит: «Тону! Помогите!».

Жильбер протянул королю письмо. Людовик схватил его и быстро пробежал глазами, а затем приказал гвардейцу:

— Оставьте нас, господин де Варикур.

Гвардеец вышел.

Комнату освещала единственная лампа; казалось, король предпочитал полумрак, ибо не хотел, чтоб посторонние могли прочесть тайные мысли на его лице, выражавшем не столько озабоченность, сколько скуку.

— Сударь, — сказал он, устремив на Жильбера гораздо более пристальный и проницательный взгляд, чем тот ожидал, — верно ли, что вы автор столь поразивших меня записок?

— Да, ваше величество.

— Сколько вам лет?

— Тридцать два, ваше величество, но научные занятия и жизненные невзгоды старят. Считайте меня человеком преклонных лет.

— Отчего вы медлили прийти ко мне?

— Оттого, ваше величество, что я не имел никакой нужды высказывать вам лично те взгляды, которые мог более свободно и непринужденно высказать на бумаге.

Людовик XVI задумался.

— Других причин у вас не было? — спросил он подозрительно.

— Нет, ваше величество.

— Однако, если я не ошибаюсь, по некоторым признакам вы могли понять, что я отношусь к вам весьма благосклонно.

— Ваше величество имеет в виду то свидание, которое пять лет назад в конце моей первой записки я имел дерзость назначить королю, попросив его поставить в восемь часов вечера лампу перед окном, дабы я мог знать, что он прочел мое сочинение.

— Ну и?.. — спросил король, очень довольный.

— И в назначенный день и час лампа стояла на том самом месте, на каком я просил вас ее поставить.

— А после?

— После я видел, как чья-то рука трижды приподняла и опустила ее.

— А после?

— После я прочел в «Газете»: «Тот, кого лампа трижды позвала к себе, может явиться за наградой к тому, кто трижды поднимал лампу».

— Объявление было составлено именно в этих выражениях, — подтвердил король.

— Да, вот оно, — сказал Жильбер, доставая из кармана газету, где пять лет назад было напечатано только что пересказанное им объявление.

— Превосходно, просто превосходно, — сказал король, — я давно ждал вас, а встретились мы в то время, когда я уже потерял надежду вас увидеть. Добро пожаловать, вы, как хороший солдат, явились в разгар боя.

Затем, взглянув на Жильбера более внимательно, он продолжал:

— Знаете ли вы, сударь, что для короля это дело не совсем обычное — чтобы тот, кому предложено прийти за наградой, не поспешил предъявить на нее права?

Жильбер улыбнулся.

— Отвечайте-ка, отчего вы не пришли? — потребовал Людовик XVI.

— Оттого, что я не заслуживал никакой награды, ваше величество.

— Как это?

— Я француз, я люблю свою страну, ревностно забочусь о ее благоденствии, полагаю свою судьбу неразрывно связанной с судьбой тридцати миллионов моих сограждан, поэтому, трудясь ради них, я трудился и ради себя. А эгоизм, ваше величество, награды не достоин.

— Это все парадоксы! У вас наверняка имелась другая причина!

Жильбер промолчал.

— Говорите, сударь, я этого хочу.

— Быть может, ваше величество, вы угадали верно.

— Выходит, вы полагали, что дело плохо, и выжидали? — спросил король с тревогой.

— Выжидал, чтобы дела пошли еще хуже. Да, ваше величество, вы угадали верно.

— Я люблю честность, — сказал король, тщетно старавшийся скрыть свое смущение, ибо от природы он был робок и легко краснел. — Итак, вы предсказали королю падение и боялись очутиться под обломками.

— Нет, ваше величество, ибо в тот самый момент, когда стало ясно, что падение неизбежно, я не убоялся опасности.

— Да, да, вы приехали от Неккера и говорите точно как он. Опасность! Опасность! Разумеется, теперь приближаться ко мне опасно. А где, кстати, сам Неккер?

— Полагаю, что совсем рядом и ждет приказаний вашего величества.

— Тем лучше, он мне понадобится, — сказал король со вздохом. — В политике упрямство ни к чему. Думаешь, что поступаешь хорошо, а выходит, что поступаешь плохо, а если поступаешь в самом деле хорошо, все равно слепой случай все путает: планы-то были отличные, а толку никакого нет.

Король еще раз вздохнул; Жильбер пришел ему на помощь.

— Ваше величество, — сказал он, — вы рассуждаете превосходно, но сейчас самое важное — заглянуть в будущее так, как этого до сих пор никто не делал.

Король поднял голову; обычно лицо его было бесстрастно, но тут он слегка нахмурил брови.

— Простите меня, ваше величество, — сказал Жильбер, — я врач. Когда я имею дело с тяжелой болезнью, я стараюсь быть немногословным.

— Вы, стало быть, придаете большое значение сегодняшнему бунту.

— Ваше величество, это не бунт, это революция.

— И вы хотите, чтобы я примирился с мятежниками, с убийцами? Ведь что ни говори, они взяли Бастилию силой — это мятеж; они зарезали господина де Лонэ, господина де Лома и господина де Флесселя — это все убийства.

— Я хотел бы, чтобы вы отличали одних от других, ваше величество. Те, кто взял Бастилию, — герои; те, кто убил господина де Флесселя, господина де Лома и господина де Лонэ, — преступники.

Король слегка покраснел, но румянец тут же сошел с его щек, губы побледнели, а на лбу заблестели капельки пота.

— Вы правы, сударь. Вы настоящий врач или, точнее, хирург, ибо режете по живому. Но вернемся к вам. Вас зовут доктор Жильбер, не так ли? Во всяком случае, сочинения ваши были подписаны этим именем.

— Ваше величество, для меня большая честь убедиться, что у вас такая хорошая память, хотя, по правде говоря, гордиться мне нечем.

— Отчего же?

— Оттого, что совсем недавно имя мое, по всей вероятности, было произнесено в присутствии вашего величества.

— Не понимаю.

— Шесть дней назад я был арестован и заключен в Бастилию. Меж тем, как я слышал, ни один важный арест не производится без вашего ведома.

— Вы? В Бастилию?! — вскричал король, широко раскрыв глаза.

— Вот запись о моем водворении в крепость, ваше величество. Заключенный туда, как я уже имел честь доложить вашему величеству, шесть дней назад по приказу короля, я вышел оттуда сегодня в три часа пополудни по милости народа.

— Сегодня?

— Да, ваше величество. Разве вы не слышали пушек?

— Разумеется, слышал.

— Ну так вот: пушки отворили мне двери.

— Я охотно порадовался бы этому, — пробормотал король, — если бы пушки эти стреляли по одной лишь Бастилии. Но они ведь стреляли еще и по королевской власти.