Александр Дюма - Анж Питу

— И вы можете поручиться за Лафайета?

— До тех пор пока от него не будет требоваться ничего иного, кроме порядочности, отваги и преданности, — безусловно.

— Хорошо, в таком случае скажите, что требуется от меня?

— Рекомендательное письмо к его величеству королю Людовику Шестнадцатому.

— Такому человеку, как вы, нет нужды в рекомендательных письмах; ваше имя говорит само за себя.

— Нет, мне удобнее считаться вашим ставленником; если вы отрекомендуете меня королю, я скорее добьюсь своей цели.

— А какова ваша цель?

— Стать одним из придворных медиков короля.

— О, нет ничего легче. Но как же королева?

— Главное — чтобы я оказался при дворе, а дальше уж мое дело.

— А вдруг она начнет вас преследовать?

— Тогда я заставлю короля действовать в моих интересах.

— Заставите короля? Это выше человеческих сил.

— Тот, кому подвластно тело, будет большим глупцом, если не сумеет овладеть и умом.

— Но не кажется ли вам, что человек, побывавший в Бастилии, не самый лучший претендент на звание королевского медика?

— Напротив. Ведь, если верить вам, меня преследовали за приверженность философии?

— Боюсь, что так.

— Значит, взяв на службу врача — последователя Руссо, сторонника новых идей, наконец, пленника, только что вышедшего из Бастилии, король реабилитирует себя, вернет себе популярность. Объясните ему это при первой же встрече с ним.

— Вы, как всегда, правы, но скажите: когда вы окажетесь вблизи короля, могу я рассчитывать на вас?

— Всецело, лишь бы вы не отклонялись от политики, о которой мы с вами условимся.

— Что можете вы мне обещать взамен?

— Что я дам вам знать, когда придет пора подать в отставку.

Неккер пристально взглянул на Жильбера, а затем произнес, помрачнев:

— В самом деле, это величайшая услуга, какую преданный друг может оказать министру, ибо это последняя услуга.

И, сев за стол, он принялся за письмо к королю.

Жильбер тем временем перечитывал полученную от Неккера бумагу, повторяя:

— Графиня де Шарни? Кто бы это мог быть?

— Возьмите, сударь, — сказал Неккер через несколько минут, подавая Жильберу лист бумаги.

Жильбер взял его и прочел следующее:

«Государь,

Вашему величеству, без сомнения, надобно иметь верного человека, с которым можно говорить о делах. Покидая короля, я оставляю ему мой последний дар, оказываю последнюю услугу, посылая к нему доктора Жильбера. Я не раз говорил Вашему Величеству, что доктор Жильбер не только один из опытнейших на свете медиков, но и автор памятной записки «Правление и политика», которая произвела на Ваше Величество столь сильное впечатление.

Припадаю к стопам Вашего Величества.

Неккер не поставил под письмом даты и, запечатав его простой печатью, отдал Жильберу.

— Итак, — сказал он на прощание, — я сейчас в Брюсселе, не правда ли?

— Да, разумеется, более чем когда-либо. Впрочем, завтра утром я дам вам знать о себе.

Барон условленным образом постучал по панно, и на пороге вновь возникла г-жа де Сталь, на этот раз державшая в руке не только ветку гранатового дерева, но и брошюру доктора Жильбера, заголовок которой она не без одобрительного кокетства показала автору.

Жильбер простился с г-ном де Неккером, поцеловал руку баронессе, проводившей его до дверей кабинета, и вышел.

Он направился к фиакру, где все — Питу и Бийо на переднем сиденье, кучер на козлах и даже лошади на подгибающихся ногах — крепко спали.

Свидание Жильбера с г-жой де Сталь и г-ном де Неккером длилось около полутора часов. Жильбер возвратился в Париж в четверть десятого, приказал везти его прямо на почтовую станцию, нанял там экипаж с лошадьми и, отправив Бийо и Питу отдыхать от треволнений в маленькую гостиницу на улице Тиру, где Бийо обычно останавливался во время приездов в Париж, поскакал в Версаль.

Было уже поздно, но Жильбера это не останавливало. Люди его склада испытывают настоящую потребность в действии. Поездка его могла и не принести пользу, но он предпочитал бесполезную поездку сидению на месте: для нервических характеров неизвестность мучительнее самой ужасной реальности.

В Версаль он прибыл в половине одиннадцатого. Обычно в эту пору здесь все спало глубоким сном, но в тот вечер весь Версаль бодрствовал: сюда только что докатились отзвуки того потрясения, от которого еще дрожал Париж.

Французские гвардейцы, королевские телохранители и швейцарцы, собравшись кучками на всех перекрестках главных улиц, вели беседы меж собой или с теми гражданами, чья приверженность королю не вызывала сомнений.

Дело в том, что Версаль испокон веков был городом роялистов. Вера в монархию, если не в монарха, в крови у здешних жителей. Живя подле королей и милостями королей, под сенью их великолепия, вечно вдыхая пьянящий аромат королевских лилий, видя блеск золототканых одежд и сияние августейших улыбок, жители мраморно-порфирного Версаля чувствуют и себя немного королями; даже сегодня, когда мрамор обрастает мхом, а между плитами пробивается трава, когда с деревянных панелей осыпается последняя позолота, когда в парках стоит могильная тишина, Версаль — этот обломок падшей королевской власти — не изменяет своему прошлому и, утратив возможность гордиться могуществом и богатством, стремится сохранить, по крайней мере, поэзию печальных воспоминаний и властное очарование меланхолии.

Итак, в ночь с 14 на 15 июля 1789 года, как мы сказали, весь Версаль глухо волновался, ожидая, как примет король Франции это оскорбление, нанесенное его короне, этот удар, нанесенный его власти.

Мирабо своим ответом г-ну де Дре-Брезе дал королевской власти пощечину.

Народ взятием Бастилии ранил ее в сердце.

Тем не менее люди недалекие и близорукие долго не раздумывали, особенно военные, привыкшие видеть во всяком событии победу либо поражение грубой силы; для них речь шла просто-напросто о том, чтобы пойти походом на Париж: тридцать тысяч солдат и двадцать орудий быстро собьют с парижан спесь и прекратят их буйное торжество.

Никогда еще у королевской власти не было столько советчиков: каждый высказывал свое мнение вслух, на людях.

Самые умеренные говорили:

— Все очень просто.

Нетрудно заметить, что эту формулировку у нас употребляют, как правило, именно тогда, когда все очень сложно.

— Все очень просто, — говорили эти мудрецы, — для начала следует получить от Национального собрания санкцию, в которой оно не откажет. С недавнего времени позиция его сделалась весьма обнадеживающей для всех французов; оно так же мало заинтересовано в буйстве низов, как и в злоупотреблениях верхов.