Дмитрий Евдокимов - 1612 год

В ответных письмах Мнишек призывал царя к терпению — рокошь еще не набрала необходимой силы. Намекнул будущий тесть и о необходимости блюсти целомудрие. До самборского замка дошли слухи о дочери Годунова, которая, по словам Мнишека, была чересчур прекрасна, чтобы не вызвать подозрений. Через несколько дней горько рыдающую Ксению, получившую вместе с монашеской рясой новое имя — Ольга, отправили в Кирилловский монастырь, расположенный на Севере, почти в пятистах верстах от Москвы.

Наконец шляхтич Липинский привез от Власьева весть об обряде обручения Марины, о пылкой речи Льва Сапеги, горячо поддержавшего этот союз, о роскошном пире, где король оказал высокую честь царскому послу, усадив Власьева вместе с Мариной рядом с собой, по правую руку. Подробно следовал перечень подарков, преподнесенных обрученной. Такого великолепия не видывали и польские королевы: сапфировый крест, жемчужный корабль, плывущий по серебряным волнам, золотой бык, внутри набитый алмазами, и чудо из чудес — золотой слон, на спине которого были установлены затейливые часы с фигурками людей, танцующими под мелодичную музыку флейт. Липинский рассказал и о том, о чем не было написано в письме: когда начались многочисленные тосты, дьяку пришлось изрядно попотеть: при каждом упоминании имени царя он с немалым грохотом раболепно падал ниц.

Димитрий очень развеселился и велел поблагодарить дьяка за удачно выполненную миссию. Письмо с изъявлениями царской милости повез его личный секретарь Ян Бучинский. Вез он также двести тысяч червонцев Юрию Мнишеку для снаряжения торжественного поезда царской невесты. Имел личный секретарь императора, однако, и тайное поручение — встретиться с вождем рокошан Николаем Зебржидовским, чтобы условиться о совместных действиях.

Вернулся Бучинский в Москву через месяц с тревожными новостями. Жак де Маржере, от которого у Димитрия давно уже не было никаких тайн, присутствовал при рассказе секретаря.

— Мне не хотелось бы расстраивать тебя, государь, особенно когда ты готовишься к радостному событию — свадьбе, но мой долг предупредить — здесь зреет заговор.

— Надо было ехать в Краков, чтобы узнать, что делается в Москве, — деланно рассмеялся Димитрий. — Впрочем, думаю, что жало нам удалось вырвать. Ты помнишь Шарафетдинова? Ну, того, что Федора Годунова… отправил на тот свет?

Бучинский молча кивнул.

— Так внезапно бросился на меня с ножом! Не знал, что я постоянно ношу кольчугу под ферязью. А мой верный Жак тут же проткнул его шпагой. Чтобы не было лишних разговоров, труп сунули под лед. Жаль, конечно, что у полковника столь твердая рука. Мы не успели узнать, кто его нанял. Может, ты узнал в Кракове?

— К сожалению, мне мало что удалось узнать.

— Так, может, и заговора нет?

— Нет, есть! — твердо сказал Бучинский.

— Рассказывай все, что узнал.

— Когда я приехал в Самбор, меня, признаться, удивило, что Мнишек явно не спешит со сборами. То ему помешала свадьба короля, то русские платья для коронации Марины не готовы. Потом, когда я тайно повстречался с Зебржидовским, все это стало понятно. Самый мощный твой союзник, Лев Сапега, который, не стесняясь присутствия короля, на обручении Марины громогласно назвал тебя царем, переметнулся в стан Сигизмунда.

Димитрий, вспомнив давний разговор, посмотрел на Маржере:

— Видать, какую-то выгоду почуял!

— Почуял Сапега другое, — возразил Бучинский. — Когда Зебржидовский приехал к нему для объяснений, гетман ему сказал, что в рокоши участвовать не будет, потому как ему доподлинно известно, что дни твоего царствования сочтены.

— Вот как? — криво ухмыльнулся Димитрий. — Какая же гадалка ему нагадала?

— Имени гетман не открыл. Сказал только, что был у него тайный гонец из Москвы, от бояр. Хотел было к королю попасть, да у того медовый месяц с Констанцией, племянницей кесаря, никаких дел не ведает. Вот он и пришел к Сапеге.

— Зачем?

— Чтобы понять, зачем король дал русским такого негодного правителя — в православии некрепок, постов не соблюдает, распутничает…

Димитрий, придя в ярость, забегал по комнате, пиная шныряющих под ногами собак:

— Ох, доберусь я до этих умников! Песья кровь!

— И просят нижайше те бояре короля, — невозмутимо продолжил Бучинский, — чтобы не поддерживал он тебя в случае твоего свержения…

— Вот им, — сделал непристойный жест Димитрий.

— А чтобы короля задобрить, просят заговорщики его согласия, чтобы на престол возвести сына королевского Владислава.

— Этого щенка? Он же католик! — Приступ ярости царя сменился смешливостью. — Ну, мудрецы толстопузые! Дознаться бы, кто это осмелился такое удумать!

— Я думаю, что это интриги Шуйского! — твердо сказал Бучинский.

— Думаешь или знаешь? — испытующе глянул царь.

— Думаю. Ведь я предупреждал, не возвращай его ко двору!

Димитрий отмахнулся со смехом:

— Что вы с Басмановым этого старого дурня боитесь? Согбенный, глаза слезятся, улыбка постная. Кто его послушает? Уж скорее способен на такое Васька Голицын. Вижу, таит он на меня обиду с тех пор, как я Нагого, а не его сделал конюшим, первым лицом в государстве!

— Он же первый прибежал к тебе под Кромами! — напомнил Маржере.

— Вот-вот. Запомни, мой верный Жак, кто раз изменит, изменит и второй. Молод, воин знатный. За таким могут пойти. Впрочем, я и его не боюсь. Петька Басманов, если что, измену за версту почует. Да и ты, Жак, со своими гвардейцами целой армии стоишь. Пусть только сунутся! И покровителю ихнему, Сигизмунду, мы кровь испортим. Как Зебржидовский, не передумал?

— Рвется в бой.

— Ну и отлично. Мы с ним и без Сапеги обойдемся…

На совете Димитрий держался по-прежнему. Был весел, приветлив, не упуская случая посмеяться над кем-нибудь. По-прежнему удивлял бояр-тугодумов неожиданностью своих решений. Когда он принимал делегацию терских казаков, все были уверены, что никому из посланцев голытьбы не выйти живым из Кремля. Еще бы! Голодранцы в присутствии царя завели неслыханные по дерзости речи. Они уверяли, будто у них на Тереке объявился племянник Димитрия, сын его старшего брата Федора, царевич Петр. И сказку складно складывали: деи, царица Ирина родила в 1592 году мальчика Петра, хитроумный Годунов подменил его девочкой Феодосиею, которая вскорости померла. Мальчику удалось чудом спастись, бежать на Терек, откуда он шлет своему дяде привет и пожелание служить ему верой и правдой!

Возмущенные бояре начали громко хулить самозванца — многие из них были очевидцами рождения Феодосии и ее ранней смерти. Никакой подмены быть не могло. Тем более что казаки даже и не заботились о правдоподобии: наследнику, если бы таковой и существовал, должно было быть лишь четырнадцать лет, а тому, кто претендовал на эту роль, перевалило за двадцать.