Дмитрий Евдокимов - 1612 год

— Здесь раньше, при Иване Грозном, стояли опричники, — показал толмач на высокие трехъярусные брусяные дома за мощным забором.

Внезапно улица окончилась, и за поворотом путники увидели широкий луг, а за ним высокую, с зубцами, красную стену с высокими башнями. За стеной едва виднелись зеленые крыши дворцов и купола церквей.

— Кремль! — догадался Маржере.

У реки Неглинной, протекавшей вдоль стен, свернули влево, к крытому арочному мосту с высокими двухъярусными армадами. Здесь шла оживленная торговля пряниками, сладостями, белой рыбой; на берегу реки женщины полоскали белье. Чуть дальше, в курядном ряду, [19] Позднее Охотный ряд. торговали живой домашней птицей. Всполошенное кудахтанье и кряканье перебивалось пронзительными криками торговцев. За прилавками курядного ряда шел широкий, но, видимо, мелкий пруд, [20] Нынешняя Театральная площадь. через который можно было перебраться по длинному, в шестьдесят сажен, свайному мосту. За ним виднелось необыкновенно высокое круглое здание, напоминавшее пузатую бутыль. Из-под суженной крыши шел дым.

— Что это? На церковь вроде не похоже? — удивился Бер.

— Пушечный двор! [21] На этом месте сейчас Центральные бани. — лаконично бросил толмач.

Миновав Воскресенский крытый мост, [22] На этом месте сейчас Исторический музей. где также раздавались бойкие крики торговцев пряниками, кавалькада приблизилась к массивным каменным воротам, соединявшим стены Кремля и Китай-города. Наконец колымага дьяка, а за ней все всадники въехали на Красную площадь. У иностранцев зарябило в глазах от изобилия ярких красок. Прямо перед ними, на противоположной стороне площади, парил в голубом небе девятиглавый Покровский собор, [23] Позднее собор Василия Блаженного. от сказочной красоты которого захватывало дух. У кремлевской стены, отгороженной от площади глубоким рвом, расположились восемь миниатюрных деревянных церквушек. Возле них толпились священники, монахи, богомольцы, юродивые. Справа, у высокого крыльца Земского приказа, в ожидании решения своих дел стояли просители. А по всей площади шли торговые ряды. Слева возвышалось длинное, во всю площадь, каменное трехъярусное здание Гостиного двора, где располагались лавки заморских купцов, а из подвалов доносился кислый винный запах.

Думбар тревожно раздул ноздри:

— Разрази меня Бог, если это не мальвазия.

Вслед за колымагой Власьева всадники подъехали к широкому, в шестнадцать сажен, трехарочному мосту, ведущему в Кремль через ворота во Фроловской [24] Позднее Спасская башня. башне. Мартин Бер остановился было возле монахов, торговавших красиво украшенными рукописными книгами в богатых переплетах из телячьей кожи с серебряными застежками, но окрик сопровождавшего поезд призвал его поспешно потрусить за остальными.

На узкой улочке Кремля громкий звон тулумбаса заставил всадников прижаться к стене Чудова монастыря, пропуская пышно украшенный каптан, [25] Каптан — род кареты. который везла шестерка аргамаков, запряженных цугом. Возница, сидевший верхом на передней лошади, ударяя в тулумбас, каждый раз вопил:

— Дорогу боярину Федору Никитичу Романову! {10} 10 Боярин Федор Никитич Романов (он же Филарет) (ок. 1554/55–1633) — глава боярской оппозиции Борису Годунову. В 1601 г. был насильно пострижен в монахи под именем Филарет. В 1605 г. Лжедмитрий I возвел его в сан митрополита Ростовского. С 1608 г. — в Тушине, у Лжедмитрия II, где был объявлен патриархом. В 1610 г. входил в состав посольства в Польшу для приглашения на русский престол польского королевича Владислава. Был задержан в польском плену до 1619 г. В 1619–1633 гг. — патриарх Московский и всея Руси, фактический глава правительства царя Михаила Федоровича, его сына.

Бежавшие впереди и рядом с капитаном прислужники, одетые в ярко-красные суконные кафтаны, бесцеремонно отпихивали зевак в стороны.

На Ивановской площади у подножия колокольни Ивана Великого толпился разнообразный люд. Здесь были и дворяне, и купцы, и крестьяне в серых сермягах и поярковых колпаках. Меж ними сновали ярыжки с медными и глиняными черницами на шеях, предлагая написать прошение в один из многочисленных приказов, расположенных в длинном унылом двухэтажном здании, находящемся слева от колокольни.

Здесь процессия остановилась, потому что Афанасий Иванович Власьев отправился за распоряжениями в Посольский приказ. Внимание иностранцев приковала, естественно, сама колокольня.

— Я такой высокой башни нигде не видел! — признал Маржере, задрав голову и придерживая шляпу рукой.

— Она сначала не была такой высокой, — объяснил Заборовский. — Верхняя часть, вот от того венца, достроена по повелению царя Бориса. Там, наверху, день и ночь — караульные, смотрят, не появился ли враг с какой-нибудь стороны. И если возникла опасность, бьют вот в этот колокол. Такого большого нет нигде в мире!

Действительно, рядом с колокольней стояла деревянная башенка, внутри которой висел колокол, поражавший своими размерами.

— Весит больше двух тысяч пудов! — продолжал толмач. — Чтобы раскачать язык этого гиганта, требуются усилия двадцати четырех человек. С первым ударом колокола начинают звонить другие на всех семнадцати башнях Кремля, и горожане тут же узнают об опасности. Звонят в этот колокол и по большим праздникам, а также при въезде иностранного посольства.

Из Посольского приказа показался Власьев и начал давать распоряжения. Он попросил Пожарского проводить иностранных воинов в стрелецкую слободу, за Москву-реку, где для них уже были приготовлены квартиры, Мартину Беру и молодым купцам было приказано отправляться в Немецкую слободу, в Заяузье, а лекарей Власьев попросил подождать, — возможно, что их сегодня захочет увидеть сам государь…

Дьяку Власьеву было велено явиться в царские покои незамедлительно, сразу после вечерней молитвы, в первом часу ночи, [26] На Руси, как в Византии, сутки делились на двенадцать дневных и двенадцать ночных часов. Первый час дня — семь утра, первый час ночи — семь вечера. хотя обычно в это время государь делами не занимался, а предавался семейным утехам.

После коронования Борис Федорович не захотел жить в комнатах покойного государя, поэтому приказал к прежнему дворцу пристроить новый, деревянный. Конечно, каменный был бы и красивее и прочнее: никакой пожар не страшен, и оборону держать, в случае надобности, надежнее, но Борис посчитал, что для здоровья деревянный, из бруса, полезнее.

А здоровье в последние годы стало его тревожить все более. Несмотря на то что и пятидесяти еще не исполнилось, чувствовал он себя дряхлым стариком, и его чаще стали тревожить мысли о смерти. Слишком много пришлось пережить этому человеку, прежде чем он добился самого заветного в своей жизни — царского стола.