Дмитрий Евдокимов - 1612 год

Однако, подойдя со своим отрядом к Пронску, Пожарский обнаружил, что Ляпунов сидит в осаде. Город окружило пестрое воинство бродяг-черкасов (так на Руси звали запорожцев), к которым примкнули невесть откуда появившиеся татары и русские воины из Москвы, присланные боярским правительством во главе с Исаем Сунбуловым. Число дружинников Пожарского было невелико, но это были испытанные воины, которые участвовали с князем во всех сражениях. Не раздумывая, Пожарский ударил с тыла. Ляпунов, увидев, что пришла помощь, со всеми имевшимися у него воинами вышел из-за стен. Взятые в клещи черкасы, в панике побросав оружие, удрали к Михайлову, где находилось их становище. Дмитрий и Прокопий встретились как друзья, будто и не было промеж них никаких неурядиц. Да и не время было вспоминать старое! Прокопий показал Пожарскому присланные к нему две грамоты.

Одна из них была писана дворянами из посольства под Смоленском. Ее Прокопий получил благодаря брату Захарию, который участвовал в заговоре против Шуйского. Он сумел попасть в состав посольства, чтобы сообщать старшему брату о ходе переговоров. Он же был и одним из авторов присланной грамоты. В ней говорилось:

«Мы пришли к королю в обоз под Смоленск и живем тут более года, чуть не другой год, чтобы выкупить нам из плена, из латинства, от горькой, смертной работы, бедных своих матерей, жен и детей… Собран был Христовым именем откуп — все разграбили; ни одна душа из литовских людей не смилуется над бедными пленными, православными христианами и беззлобивыми младенцами… Во всех городах и уездах, где завладели литовские люди, не поругана ли там православная вера, не разорены ли Божьи церкви? Не сокрушены ли, не поруганы ли злым поруганием божественные законы и Божие образы? Все это зрят очи наши. Где наши головы, где жены и дети, и братья, и сродники, и друзья? Не остались ли из тысячи десятый, из сотни один, и то с одной душой и телом… Не думайте и не помышляйте, чтоб королевич был государем в Москве. Все люди в Польше и Литве никак не допустят этого. У них в Литве на сеймище было много думы со всею землею, и у них на том положено, чтобы вывести лучших людей и опустошить всю землю и владеть всею Московскою землею. Ради Бога, положите крепкий совет между собою. Пошлите списки с нашей грамоты в Новгород, и в Вологду, и в Нижний, и свой совет туда, чтобы всем про то было ведомо, чтобы всею землею обще стать нам за православную христианскую веру, покамест еще мы свободны, и не в рабстве, и не разведены в плен».

Затем Ляпунов дал Пожарскому прочитать грамоту, полученную им из Москвы:

«Поверьте этому нашему письму. Не многие идут вслед за предателями христианскими Михаилом Салтыковым и за Федором Андроновым и их советниками. У нас Первопрестольной Апостольской Церкви святой патриарх Гермоген прям яко сам пастырь, душу свою за веру христианскую полагает несомненно, и ему все христиане православные последствуют, только неявственно стоят».

Пожарский, дочитав грамоты, молча протянул их Ляпунову.

— Так что посоветовать, князь?

— Сажай немедля всех, сколько есть грамотных людей, чтоб сделать как можно больше списков. Надо собирать ополчение со всех городов.

— И я так думаю! — радостно произнес Ляпунов.

— А тебе быть во главе! — столь же решительно сказал Пожарский.

— Достоин ли? — заскромничал рязанский богатырь.

— Тебя по всем землям знают, за тобой пойдут! — твердо ответил князь. — Где думаешь сбор объявить?

— Под Шацком, — уже как о решенном сказал Ляпунов.

— Удобное место для сбора, — согласился Дмитрий. — Но это для южных городов — Тулы, Калуги, Коломны, Каширы. А из северных сюда долго будут добираться. Советую, чтобы они в Ярославле собрались. Вместе с двух сторон и ударите!

Выражение «ударите» неприятно резануло ухо рязанца.

— А ты разве не со мной, князюшка? — спросил приторно-ласково.

— Нет, — отрубил Дмитрий.

Лицо Ляпунова исказила гневливая усмешка:

— Что, про присягу выблядку польскому забыть не можешь?

Лицо Пожарского осталось невозмутимым. Глянув прямо в черные глаза Прокопия, отчеканил:

— Не дело в такой час плохое о союзнике мыслить. Своих ополченцев из Зарайска я сам под Шацк приведу, а как войско сладится, вперед вас буду в Москве!

— В Москве? — удивился Ляпунов, еще не понимая замысла князя.

— Да, в Москве. У меня же поместье на Лубянке и своих посадских хватает. Кто же мне запретит?

А как же воеводство?

— Воеводой меня Шуйский назначал, так что я от слова, данного ему, свободен. Нашу семью москвичи многие знают, думаю, поверят мне. Вооружу посадских, и как только вы подойдете, ударим изнутри. Запомни, Прокопий, — без воли москвичей тебе Москвы никогда не взять.

— Ловко удумал, — не скрыл восхищения Ляпунов. — Ай да князюшка!

…Пожарский уже был на подходе к Зарайску, когда к его отряду подскакал какой-то отрок на взмыленной лошади.

— Беда, князь, беда! Черкасы острог обманом взяли! У ворот ихний вожак сказал, что это ты их прислал. А как в острог вошли, всю стражу и повязали.

— Город грабили?

— Нет, пока в остроге сидят, жрут да пьют из твоего погреба.

— Ну, воры, — скрипнул зубами князь. — Я-то, дурак, подумал, что они и взаправду к Михайлову убегли. Ну, ужо я вас накормлю досыта!

Отряду же скомандовал:

— Отдыхайте пока, ребята. К городу подойдем затемно, чтобы враг не видал.

…По заснеженному руслу реки Осетр они пешими тихо подошли к стене крепости, возвышающейся на обрыве. Лошадей оставили в ближней роще под присмотром подростка, Князь внимательно осматривал высокий берег. Наконец указал на куст ракитника:

— Отбросьте снег!

За пластом снега обнаружился большой камень.

— Отодвиньте, только без шума.

Один за другим дружинники ползли на четвереньках по потайному лазу, пока не очутились на дне башни под названием «Наугольная, что у тайника». Пожарский, убедившись, что башня пуста, приказал одному из дружинников подняться наверх, на стену. Через несколько томительных минут тот тихо спустился вниз.

— Где они?

— Мальчишка правду сказал: бражничают. Часть в твоем тереме, а часть — прямо во дворе, под навесом.

— Пьяны?

— Зело!

— А стража?

— У ворот — с десяток. А на стенах никого не видать. Не ждут так скоро.

— Снова лезь наверх, положи пороху, да побольше. Когда я ухну филином, подожжешь. Посадские ждут сигнала, подбегут к воротам. Ну, с Богом.

Часть дружинников князь направил к воротам, чтобы снять охрану и открыть запоры. С большей частью окружил терем. Удар был внезапен и яростен. Черкасы бегали по двору как испуганные крысы. Их лошади, выпущенные из коновязи, тоже носились как бешеные. Многие падали под точными ударами сабель. Пожарский приказал не стрелять, чтобы в сутолоке не поранить своих. Немногим удалось вскочить на лошадей, но у распахнутых ворот, выстроившись коридором, их встречали с рогатинами и топорами горожане.