Дмитрий Евдокимов - 1612 год

Началась рукопашная. Немцы, отбросив тяжелые мушкеты, встретили атакующих алебардами. Но воинов Пожарского это не смутило. Ловко отбивая удары щитами, они нещадно рубили соперников саблями, порой рассекая даже тяжелые каски. Пожарский и Маржере столкнулись лицом к лицу.

— А, старый знакомый! — злобно усмехнулся Жак, вставая в более удобную позицию. — Давненько я мечтал о настоящем поединке с тобой!

— Что ж, значит, час настал! — ответил Пожарский, взмахнув тяжелой булатной саблей.

Казалось, встретились равные по боевому искусству бойцы, но Маржере уступал князю в силе и начал уставать. Каждый новый выпад он отражал все с большим трудом. Вот сабля князя рубанула по правой руке француза, заставив выронить шпагу и отступить. Их поединок увидел Буссов, как всегда окровавленный, как мясник. Он подкрался к Дмитрию сзади…

— Князюшка, поберегись! — закричал Надея, пробивавшийся к Пожарскому на помощь, но было поздно.

Буссов нанес сокрушительный удар по голове. Пожарский упал, из-под шлема, застилая лицо, хлынула кровь, Маржере сделал шаг, чтобы добить шпагой поверженного, но на него налетел Надея. Маржере отступил под защиту своих мушкетеров. Воспользовавшись замешательством, дружинники унесли тело князя в острожек. Тем временем немцы подкатили пушки, снятые со стен Китай-города, и начали расстреливать острожек в упор. Число защитников редело. Вот упал раненный ядром в ногу Надея. Однако старый воин продолжал командовать. Видя, что стены вот-вот будут разбиты, он обратился к Федору Пожарскому:

— Быстро увози отца! Я их задержу!

Сани с бесчувственно распростертым телом Пожарского мчались в ночи. Князь неожиданно очнулся и застонал. Сын нагнулся к отцу, услышал шепот:

— Где я?

— Подъезжаем к Сергееву монастырю.

Федор увидел слезы на щеках отца и услышал его прерывающийся голос:

— О, хоть бы мне умереть… Только бы не видать того, что довелось увидеть…

Москва горела еще два дня. Гонсевский по настоянию бояр посылал все новые и новые отряды поджигателей. Москвичи уже не оказывали сопротивления, многие из них бежали, следуя за остатками отряда Пожарского, к Сергееву монастырю, где настоятель, архимандрит Дионисий, повелел привечать всех страждущих — бесплатно давать кров, кормить голодных, лечить раненых.

К воскресенью от Белого города остались лишь башни и стены — все остальное превратилось в зловонное пепелище. Непогребенные трупы лежали грудами выше человеческого роста около опустелых рядов. Наконец Гонсевский приказал объявить о прощении немногочисленным москвичам, прятавшимся в уцелевших каменных погребах и подклетьях. В знак покорности каждый обязан был опоясаться белым полотенцем. Оставшиеся в живых должны были стаскивать трупы в Москву-реку. Хотя ледоход прошел, от обилия трупов не было видно воды.

Немцы и Поляки ничего более не делали, как только собирали сокровища; им не нужно было ни дорогих полотен, ни олова, ни меди; они брали одни богатые одежды, бархатные, шелковые, парчовые, серебро, золото, жемчуг, драгоценные каменья, снимали с образов дорогие оклады; иному Немцу или Поляку досталось от 10 до 12 фунтов чистого серебра. Тот, кто прежде не имел ничего, кроме окровавленной рубахи, теперь носил богатейшую одежду; на пиво и мед уже не глядели; пили только самые редкие вина, коими изобиловали Русские погреба, рейнское, венгерское, мальвазию; каждый брал, что хотел. Своевольные солдаты стреляли в Русских жемчужинами, величиною в добрый боб, и проигрывали в карты детей, отнятых у бояр и купцов именитых: с трудом возвращали несчастных малюток в объятия родителей. Никто не заботился о сбережении съестных припасов, масла, сыра, рыбы, солода, ржи, хмелю, меду и прочих жизненных потребностей, коими замок мог бы целые шесть лет довольствоваться: безумные Поляки все истребили, воображая, что им ничего не надобно, кроме шелковых одежд и драгоценных каменьев.

Московская хроника. Смутное состояние Русского государства в годы правления царей — Федора Ивановича, Бориса Годунова и, в особенности, Димитриев и Василия Шуйского, а также избранного затем принца Королевства Польского Владислава, от 1584 до 1613 год за годом без пристрастия описанная в весьма обстоятельном дневнике с такими подробностями, какие нигде более не приводятся, одним проживавшим тогда в Москве немцем, свидетелем большинства событий, господином Конрадом Буссовом, е. к. в. Карла, герцога седерманландского, впоследствии Карла IX, короля шведского, ревизором и интендантом завоевавшим у Польской короны земель, городов и крепостей в Лифляндии, позже владетелем поместий — Федоровское, Рогожна и Крапивна в Московии.

Ополченские отряды появились в виду Москвы лишь на следующий день, в понедельник Святой недели, когда уже весь город был в руинах — оставались лишь обгорелые остовы каменных церквей да черные трубы печей.

Только в ночь на 6 апреля ополченцы заняли стены и башни Белого города. В руках поляков осталась лишь небольшая часть от Москвы-реки до Никитских ворот и Пятиглавая башня у моста.

Рязанские и северские полки Ляпунова выдвинулись от Симонова монастыря к Яузским воротам. Рядом с ними, до Покровских ворот, заняло место воинство Дмитрия Трубецкого. Покровские ворота занял Иван Заруцкий. У Сретенских ворот стал Артемий Измайлов с владимирцами, рядом — Андрей Просовецкий с казаками, далее, на Трубе, Борис Репнин с нижегородцами, у Петровских ворот — Иван Волынский с ярославцами и Федор Волконский с костромичами, у Тверских — Василий Литвин-Масальский с муромцами и стрельцами Троице-Сергиева монастыря. Подошли ополченцы из Галицкой земли во главе с Петром Мансуровым, из Вологодской земли и поморских городов — с воеводой Петром Нащокиным, князьями Иваном Козловским и Василием Пронским.

В Замоскворечье по приказу Ляпунова были построены два острожка, соединенных глубоким рвом. Отсюда из привезенных орудий постоянно обстреливался Кремль.

Обилие воевод и атаманов не способствовало объединению усилий ополченцев во взятии Москвы. Каждый действовал на свой страх и риск, ограничиваясь вылазками в сожженный город, чтобы пошарить по погребам в поисках съестного. Нередко при этом русские ополченцы сталкивались нос к носу с польскими искателями легкой наживы. К Ляпунову пришло известие, что у Можайска появились воины Сапеги, и неизвестно было, к какой стороне он в конце концов примкнет. Ляпунов, державшийся до того крайне надменно по отношению не только к казацким головам, но и земским воеводам, решился поступиться гордостью и собрать военный совет. На совете избрали трех главных воевод: двух думных бояр самозванца — Трубецкого и Заруцкого и думного дворянина при Шуйском — Ляпунова. Отныне все грамоты ополчения должны были подписывать все трое, без этого ни одна грамота не считалась действительной.

Читать дальше