Дмитрий Евдокимов - 1612 год

— Точно ли вся земля? — спросил Пожарский. — Давайте договоримся так: пусть все нижегородцы, от мала до велика, подпишут приговор стоять заодно, за правду неподвижную! И пусть этот приговор привезет мне Козьма Минин, как выборный человек всей земли вашей. Тогда-то мы и обсудим, как действовать далее.

Когда гости удалились, в комнату Дмитрия вошла Мария Федоровна.

Пожарский тревожно взглянул на нее:

— Слыхала, матушка, зачем гости приезжали?

— Не слыхала, да сердцем поняла!

— Ну и что скажешь? Благословляешь ли?

Та приникла губами ко лбу князя:

— Сынок мой ненаглядный! Что я могу сказать? Разве что: тебе исполнилось тридцать три года. То возраст для великих деяний. Не гости нижегородские, тебя Бог позвал Россию, нашу матушку, из беды вызволить.

Через несколько дней к Пожарскому прискакал Козьма Минин. Был он намного старше князя, но столь же высок и широкоплеч. Он попытался было отвесить встречавшему его на крыльце хозяину земной поклон, но тот властно удержал его за плечо:

— Вот это не надобно. Коль мы оба поставлены на ополчение, поклоны друг другу бить — делу помеха!

— Так ты же меня поставил?

— А разве нижегородцы тебя не избрали всем миром? — насупился Пожарский.

— Избрали…

— То-то же. Пошли в дом.

Усадив гостя в горнице в передний угол, князь без проволочек спросил:

— Приговор привез?

— Привез…

— Все ли подписали?

— Сначала те, что из лучших, колебались, да их собственные дети стыдить начали.

— А что так?

— Так ведь чем больше деньжат, тем жальче с ними расставаться.

— Это точно. Давай грамоту, прочитаю.

Минин протянул свиток.

— Сам-то внимательно читал? Нет ли каких уверток? — поинтересовался Пожарский, разворачивая свиток.

Староста неожиданно понурился:

— Не обучен я грамоте. Так что хотя сам и сочинял, а читать не читал…

— Это плохо! — строго сказал Пожарский. — А счет знаешь?

Минин лукаво улыбнулся:

— Обязательно. Чай, сызмальства торговлишкой занимаюсь.

— Ну, это важнее! — засмеялся и Пожарский. — Мы ведь теперь с тобой два сапога — пара! Мое дело — ратное, а твое — хозяйство вести: деньги собирать и смотреть, чтоб каждая копейка рачительно использовалась, а мздоимцев чтоб духу не было. Согласен? Давай-ка я приговор прочитаю.

Он быстро пробежал глазами грамоту, не скрывая одобрения прочитанному:

— «Стоять за истину всем безызменно, к начальникам быть во всем послушными и покорливыми и не противиться им ни в чем; на жалованье ратным людям деньги давать…»

Однако следующая фраза вызвала у Пожарского недоумение. Нахмурившись, он прочитал вслух:

— «…А денег недостанет — отбирать не только имущество, а и дворы, и жен, и детей закладывать, продавать, а ратным людям давать, чтобы ратным людям скудости не было…»

Это как же понимать? — Князь строго взглянул на Минина, бросая свиток на стол. — Идем воевать за правое дело, чтобы начальный порядок на Русь вернуть, чтоб все православные вздохнули свободно, а тут вдруг порешили жен и детей продавать? Мы что, литва проклятая?

Но Минин не смутился под взыскующим взглядом, ответил спокойно:

— Никто и не собирается их продавать.

— А как же тогда понимать? Зачем словоблудие сие?

— Для крепости сказано, — сказал Минин и даже улыбнулся. — Чтоб каждый твердо усвоил — коль подписал приговор, нести ответ. А для тех, кто к шатости способен, знал угрозу — коль будет утаивать деньги, окладчики и стрельцов пригонят, и имущество отнимут, а в крайнем случае и домочадцев со двора сведут в приказную избу. И это больше не бедняков, а наших богатеев касается. Ведь бедному полушку отдать — ничего, он с нее не разбогатеет. А вот гостю богатому отдать треть от своих пожитков накладно — и тысяча рублей, и больше может быть. Вот для таких и угроза: коль захочешь утаить деньги — жену и детей заберем.

— Круто берешь! — произнес, подумав, Пожарский. — Но, наверное, так и надо. Иначе дела не сделать. А скажи мне, Козьма Захарович, много ли служилых людей в Нижнем? Есть кому из казны собранной платить?

Тот сокрушенно покачал головой:

— В прежние годы в городе более трехсот служилых дворян да детей боярских было, а сейчас десятков пять едва наберется — кого убили, кого в полон взяли, кто к другим городам пристал.

— Где же мы будем ратников брать? Ведь из посадского мужика, хоть сколько ему плати, воин настоящий не скоро выйдет…

— Клич кликнем по всем городам! — бодро ответил Минин. — Уже сейчас в наше ополчение смоленские дворяне просятся.

— Смоленские дворяне? Откуда? — удивился Пожарский.

— Когда Жигимонт Смоленск в осаду взял, они побросали свои поместья и ушли от разорения вместе с домочадцами под Москву. А бояре московские отправили их подальше от греха, на дворцовые земли сюда, под Арзамас. Послать-то послали, а следом грамотку в эти волости направили, чтобы мужики им ничего в кормление не давали. Вот и стоят они, горемычные, в городе, и что ни день, с мужиками у них стычки из-за съестного.

— И сколько их?

— Поболе двух тысяч. Как узнали, что у нас в Нижнем затевается, проситься стали в ополчение.

— Пусть ко мне самых достойных мужей пришлют. Я посмотрю, какие из них воины. Коль глянутся, почин хороший случится!

— А поскольку платить будем служилым? Как считаешь, князь?

— Скупиться на это дело не надо, — как о решенном, твердо заявил Пожарский. — Думаю, что десятникам и сотникам надо дать на поход по пятьдесят рублев, всадникам — по сорок, стрельцам — по тридцать, а остальным — не менее двадцати рублев. И позаботься, чтобы коней добрых в Нижнем можно было купить, и упряжь, и доспехи. И чтоб на прокорм в достатке денег осталось…

Еще не раз в Мугрееве появлялись гости из Нижнего, а чаще других сам Минин. Рассказывал князю о том, как идут дела со сбором денег, что строится для него терем в кремле, сообщал о новых гонцах из ближних городов от служилых людей, выражавших готовность идти в ополчение. То были вяземские и дорогобужские дворяне, также бежавшие от польского разорения и остановившиеся в городе Ярополче. Прибыли к Пожарскому и представители смоленского воинства. Договорились, что весь отряд смолян придет в Нижний одновременно с самим Пожарским.

Князь чувствовал себя в эти октябрьские дни, как некогда, полным сил и энергии. Наконец и он отправился в дальнюю дорогу вместе с верными дружинниками, захватил всех своих чад и домочадцев. Он понимал, что если когда и вернется в родовое гнездо, то это будет очень не скоро.

Все горожане высыпали на улицы встречать своего героя. Они приветствовали его радостными выкриками. У Спасского собора в кремле Пожарского ждали «лучшие» люди — протопоп собора Савва, архимандрит Феодосий, воеводы князь Василий Андронов Звенигородский и Андрей Семенович Алябьев, дьяк Василий Семенов, стряпчие Иван Биркин и Василий Юдин и конечно же его ближайшие соратники — Козьма Минин и Ждан Болтин.