Евгений Рогачев - Рогнеда. Книга 1

Гришка испуганно кивнул.

— Тогда пошел!

Гришка кинулся к лошади, взлетел в седло. Конь от неожиданности встал на дыбы, но Гришка вонзил пятки в бок жеребца и через мгновение исчез под горой.

Когда подъезжали к городу, к боярину осмелился приблизиться давешний воин, Архип, спросил опасливо:

— Дозволь слово сказать.

— Ну, чего еще?

— Узнал я его, хозяин. Когда тикал он к лесу. Со спины, но узнал.

— Кто? — Боярин развернулся в седле, в глазах плясали молнии.

— Михалко это, боярин… Он. Ошибиться я не мог, — вполголоса проговорил воин, склонившись к плечу боярина.

— Тать!!! — выдохнул Василий. — Найду — на куски порву злыдня!!!

До города домчали быстро, хотя и старались двигаться осторожно, чтобы не растрясти Рогнеду. Она была жива, только стонала все время и вскрикивала, когда телега подпрыгивала на ухабах.

Василий ехал в середине обоза. Гнев прошел, осталась только досада. На себя, что так все случилось, на верных людей, что недоглядели, и на Михалко, посмевшего ослушаться его повеления. Василий не терпел, когда делалось что-то помимо его воли, а Михалко ослушался, поэтому он умрет. Дело не в Рогнеде, хоть и прикипел к ней душой, а в его боярской воле.

Василий подозвал к себе Архипа.

— Возьми с десяток людей и вертайся назад. Михалко найди и убей. Мне он не нужен — не могу в глаза его смотреть. Не возвращайся, пока не найдешь татя… — Василий подумал еще, хотел что-то добавить, но передумал, а только рукой махнул.

Рогнеду положили в горнице. Тут же явился Гришка. За ним, опираясь на суковатую палку, плелся старик с белой бородой, свисавшей почти до пояса.

— Вот, боярин, — Гришка кивнул на старика, — единственный лекарь, которого сыскать удалось. Правда, веры не нашей он, а халдейской, но на Руси давно живет и людишек от болезней всяких излечивает. К нему даже, говорят, сам князь единожды обращался.

— По-нашему разумеет?

— Разумеет, боярин.

— Тогда поглядим, какой он лекарь! — Василий подошел к старику, посмотрел сверху вниз в водянистые глаза. — Тебя как звать?

— Зови меня Феофаном, боярин. — Голос был тихим, едва слышным.

— Вылечишь девицу?

— Смотря, какой недуг ее свалил, — важно ответил Феофан, переложив клюку из одной руки в другую. — Осмотреть ее надо. Тогда точно могу ответствовать.

— Тогда смотри, не тяни!

— Вели выйти всем.

Боярин махнул рукой, и вся прислуга вывалилась в сени. Остались только Василий, Феофан да Рогнеда, стонущая на ложе. Феофан подошел ближе, откинул легкое покрывало. Потрогал сухой ладонью лоб, провел руками вдоль всего тела, нагнулся ниже, почти касаясь носом тела, пошевелил губами. Странно, но Рогнеда стонать перестала, только дышала тяжело, с придыхом. Василий настороженно следил за лекарем. Феофан разогнулся, озабоченно посмотрел на боярина.

— Тяжелый недуг у нее. Не только телесные раны, но и душевная боль гложет девицу. То хуже. Стоит она на грани, где заканчивается жизнь и начинается царство мертвых.

— Не говори загадками, дед. Скажи одно: вылечишь?

— Попробую, боярин. Но не все в моей власти. Боги наградили меня знанием и умением, но есть то, что во власти только Всевышнего одного.

— Не вылечишь — собакам скормлю, — пригрозил Василий.

— Не грози, боярин! — В глазах Феофана заплясали искорки. — Стар я для угроз твоих. Много повидал за годы странствий и бояться разучился. Ты лучше молись, и Аллах тебя услышит. — Феофан посмотрел на Рогнеду. — Кто она тебе? Дочь, аль приживалка?

— Тебе какое дело? — взвился Василий. — Дерзишь, старик! Смотри, а то и вправду батогов отведаешь.

— Ладно, боярин, не время разговоры разговаривать. Оставь меня наедине с девицей. Как нужен будешь, позову. — Лекарь скинул с плеча холщовый мешок и принялся рыться в нем, напрочь забыв о боярине.

Василий прошелся по горнице, наблюдая за странным лекарем, потом пожал плечами и вышел в сени.

Остаток дня и ночь из горницы, где Феофан колдовал над Рогнедой, вестей не было. Боярин приставил к дверям двух стражников и строго наказал чуть что — звать его немедля. Сам занялся делами, коих скопилось за время его отсутствия немало.

Ближе к вечеру боярин позвал Матвея. Василий, распаренный после бани, в чистой холщовой рубахе, сидел за столом, трапезничал.

— Куда Софья запропастилась? Что-то не вижу я ее. Или в бега подалась, старая ведьма, узнав, что такое приключилось?

— Нет, батюшка… — Матвей кашлянул в кулак. — Представилась она. Померла, значит. Разыскал я ее на подворье, куда привезли от реки. Знал, что ты будешь спрашивать, потому и не сидел, сложа руки. Когда нашел, она уже и не дышала. — Матвей перекрестился на образа. — Крепко приложил ее злыдень о камень. Душа вмиг и отлетела.

— Померла, значит… — Василий тоже осенил себя крестом, задумчиво пожевал губами. — И спросить не с кого. А ты куда смотрел, старый дурень?

— Так это… — Матвей замешкался, виновато посмотрел на боярина. — Своевольничать она стала. Затворница то есть. Как только ты отъехал, она вообще меня слушать перестала. Кричала прилюдно на верного раба твоего, а Софья во всем ей потакала. И в тот раз не хотел я ее пущать на ярмарку, но она как крикнет! Холопом обозвала да смердом. А разве я того достоин? Ведь верой и правдой тебе, батюшка…

— Ладно плакаться-то, — раздраженно оборвал боярин. — Тебе что указано было? Никуда ее со двора не выпускать. А на деле вышло как?

— Прости, боярин! — Матвей упал на колени.

— Проваливай. Да ступай на задний двор, к Курьяну. Пусть всыплет тебе десяток ударов кнутом. В следующий раз умнее будешь, да понятливее.

Матвей поднялся с колен, не разгибаясь и пятясь задом, выскользнул из горницы.

Утром, едва боярин протер спросонья глаза, прибежал один из стражников.

— Боярин, лекарь тебя кличет.

Василий поспешил на зов. В светелке за прошедшие сутки ничего не изменилось. Только пахло по-другому. Травами пряными и еще чем-то незнакомым. Рогнеда лежала в том же положении, сверху укрытая теплым покрывалом.

— Чем обрадуешь, старик?

Феофан тянуть не стал, а сказал главное:

— Боюсь, что вести мои нерадостные. Девица еще жива, но половинка ее души уже переселилась в потусторонний мир и тянет за собой другую. Темные силы держат ее там крепко и не отпускают. Даже заклинания, коим меня обучили наши маги — не помогают. — Феофан помолчал, поднял глаза на боярина. — Она тает. Дело тут не в телесных страданиях, а в душевных. Она просто не хочет жить и не сопротивляется злым чарам. Если оставить все как есть, то времени осталось до захода солнца.

— Значит, она умрет?

— Да, боярин. К утру ее тело уже остынет.

— Так… — Василий закрыл глаза. Горечи не было, опять вспыхнула досада, что так нелепо все вышло. Висит над ним какой-то рок. Может, боги прознали про то зло, что он сотворил с отцом? И теперь мстят?