Георгий Старков - Квартира 302

Генри смотрел на убитого, вслушиваясь в пронзительный хор капель. Когда умерла Синтия, он ощутил ярость и жажду отмщения. Когда умер Джаспер, им овладел животный ужас. Теперь же он не чувствовал ничего.

То есть совсем.

Она нажала на кнопку звонка и стала ждать, не отрывая взгляда от таблички с номером 302. И одновременно задалась вопросом, стала ли бы она когда-нибудь стучаться к соседу при иных обстоятельствах. Не найдя ответа, она позвонила ещё раз. Квартира безмолвствовала. Хозяина не было дома, или он был, но не мог подойти к двери.

– Что происходит с этой квартирой? – вырвалось у неё. Конечно, она изначально не рассчитывала на успех, но надеялась, что хотя бы сегодня, на восьмой день, сосед подаст признаки жизни. Потому что больше не могла продолжать жить, слыша эти странные, вызывающие зуд в голове звуки.

Но Генри по-прежнему не отвечал.

Вопрос был чисто риторическим, но Сандерленд, наблюдающий за её действиями, понял его по-своему.

– Я пытался открыть, – озадаченно промолвил он. – Но, м-м… как бы сказать… что-то блокирует дверь изнутри, что ли. Так мне показалось.

Айлин повернулась к нему. Фрэнк о чём-то усиленно думал, о чём-то крайне неприятном – и эти думы делали его глубоким стариком. Она уже хотела сказать, что всё в порядке, и уйти к себе, когда он вдруг заговорил – по-прежнему сбивчиво и рассеянно, словно говорил сам с собой:

– Я хочу сказать, это не первый раз.

Она ощутила неприятное покалывание на спине:

– Вы имеете в виду… того, который жил здесь раньше?

Айлин хорошо помнила этого человека – подтянутого, хоть и лысеющего, вечно занятого неотложными делами. Он был журналистом. В отличие от Генри, он часто бывал в разъездах – по крайней мере, поначалу. Но потом всё изменилось.

Сандерленд кивнул:

– Да. Но не только его. Иногда мне кажется…

Он замолчал и уставился куда-то в дальний конец коридора. Айлин посмотрела туда, но ничего не увидела. Глаза Фрэнка были тусклыми, будто бы сделанными из стекла. Таким она его видела редко, и эти моменты ей очень не нравились.

– Что? – осторожно спросила она.

Какое-то время казалось, что Сандерленд и вовсе не услышал её, но он нехотя сказал:

– Что-то не так со всем этим домом. Не только квартира 302. Я разное здесь видел…

– Нет-нет, не рассказывайте, – дрожь на спине вернулась, только на этот раз была гораздо сильнее. Айлин глубоко вдохнула. – И не говорите так. Вы пугаете меня.

Фрэнк посмотрел на неё. Матовый налёт исчез из глаз, и она облегчённо улыбнулась ему. Вот так-то лучше.

– Не обращайте внимания, – сказала она. – Я прям как ребёнок, боюсь всего и вся…

– Ну, я тоже хорош, – он указал пальцем под дверь. – Кстати, я тоже стучался вчера вечером, просунул под дверь записку. Он должен увидеть, если находится там. Так что всё в порядке.

Ну это как сказать, подумала она. Насчёт записки Фрэнк, конечно, здорово придумал… но этот клочок бумаги не уберёт неприятное режущее чувство в голове, терроризирующее её всю неделю. И этот звук. Этот проклятый звук, сочащийся через стену. Она отдала бы год жизни, лишь бы он умолк.

– Вообще, в мире много странностей, – Фрэнк почесал затылок; голос опять уплыл за пределы вселенной. – Сколько я их навидался за свою жизнь… Эта квартира ещё что. Например, та пуповина, которая лежит у меня в квартире…

– А?.. Пуповина?

Сандерленд прикусил язык, увидев, как девушка отпрянула от него, и глаза её стали большими и круглыми. Настало неловкое молчание. Наконец он устало рассмеялся:

– Нет-нет, ничего… Болтовня старого дурака. Забудь.

Он ушёл, стараясь выглядеть спокойным, но было видно, что Сандерленд едва сдерживается, чтобы не убежать. Спина сгорбилась, он неловко перебирал ногами, шаркая по паркету. Вот так, со спины, Фрэнк выглядел пожилым и очень несчастным. Айлин стало его жалко. Он был хорошим управляющим, отдавал себя всецело благоустройству дома и его жителей. С каждым обитателем находил общий язык, быстро и ловко улаживал все конфликты… но все, в том числе и Айлин, знали, что Фрэнк один в своей квартире на первом этаже. Жена Сандерленда умерла, а единственный сын пропал без вести вместе со своей женой три года назад. С тех пор Сандерленд углублялся в работу с маниакальным рвением. Почти в любое время суток его можно было видеть в коридоре, смывающего надписи со стен или ремонтирующего подгоревшую лампочку. Иные даже полагали, что старикан съехал с катушек на почве горя. Айлин к ним не относилась. Она жила тут достаточно давно и справедливо считала Фрэнка одним из самых рассудительных и добродушных людей, которые встречались ей. Но сегодня Фрэнк был сам на себя не похож. Что означали этот потухший взор, плавающий взгляд и эти странные речи?

Вот, например, та пуповина, которая лежит…

Её передёрнуло. Снова страстно захотелось вернуться в мирное обиталище, лечь на кровать и забыть обо всём – о странном поведении Фрэнка, о молчащей квартире 302 и об отвратительных звуках, которые лились в уши днём и ночью. Она в последний раз посмотрела на дверь с трехзначным номером. Дыра глазка чернела, как зрачок. Ей даже показалось, что глаз мигнул, незаметно опустив белесое веко.

Ну всё. Она отвернулась. Что бы там ни происходило, не её это дело, и нечего выдумывать всякие страшилки. Айлин равнодушно взглянула на давние, едва различимые отпечатки ладош на стене и направилась к себе. Странно, вроде бы пятерен там раньше было меньше. Гораздо меньше.

Генри видел их диалог от начала и до конца, прижавшись к глазку, вслушиваясь в собственное сиплое дыхание. Когда Сандерленд упомянул записку, он посмотрел под дверь. Никакой записки не было и в помине. Куда бы ни совал Сандерленд своё послание, но до адресата не дошло.

Когда Айлин ушла, Генри вернулся к завтраку, который был прерван голосами в коридоре. Завтрак состоял из загустевшего шоколадного молока. Большего организм не требовал… он давно уже ничего не требовал. Питаться Генри продолжал скорее по привычке.

Итак, размышлял он, вливая в рот сладковатую жидкость, выходит, я не первый с такой проблемой. Если верить словам Сандерленда, прежний жилец квартиры 302 тоже сталкивался с неоткрывающейся дверью. Фрэнк ничего не сказал о том, удалось ли в конце концов откупорить темницу, но раз в момент приезда Генри квартира была абсолютно нормальной, то всё закончилось хорошо, не так ли?

Хотелось верить. Очень хотелось. Но, вспоминая, что он пережил этим утром, Генри посещали ужасные сомнения. Потому что эти события могли ознаменовать только одно: у него начались по-настоящему серьёзные проблемы.

На сей раз он проснулся без всяких зависаний в пространстве и времени. Только что в апатии смотрел на труп ДеСальво, и мгновение спустя оказался на кровати в невообразимой позе. Ныли ноги, повреждённые в прыжке, но сперва всё оттеснила на задний план головная боль, полыхающая алым пламенем. Боль была настолько сильной, что Генри в первые моменты казалось, что смерть таки настигла его – не в страшном сне, а здесь, в собственной квартире, на своей же постели. Он ещё негодовал, как это несправедливо. Однако смерть не спешила забирать его в небытие. Генри с кряхтением встал. Голова превратилась в чан, полный вязкой чёрной жидкости. Поднялся Генри только потому, что знал: если он будет лежать и пялиться на вентилятор, то лучше не станет. Он вышел из спальни, хватаясь за стены. Вот тут-то начались сюрпризы.