Джеймс Джексон - Кровавые скалы

Шлюпка скользила сквозь расколотую тьму, солдаты молчали, гребцы склонялись и разгибались за веслами. Каждый воин нес собственные помыслы, скрывал свои страхи. Они были обречены, но никто не позволил себе дрожать при мысли о грядущем и не мог отрицать неминуемость гибели. На горизонте вспыхнул и потух сигнальный огонь. Яркий свет заставил солдат отшатнуться. Они почти добрались до берега и теперь неторопливо гребли к пристани у подножия утеса. Засада обошлась бы дорого. Воины сильнее сжали в руках пики и аркебузы и, учащенно дыша, едва слышно шептали последние молитвы. Они прибыли сюда во имя Господа и вскоре встретятся с Ним.

— Назад! Назад! Они ждут нас!

В суматохе весельных ударов и панической спешке первая шлюпка стала разворачиваться. Позади, вдоль береговой линии вспыхнули первые мушкетные залпы, обнаружившие ловушку. Турки поджидали их. Свинцовые пули плющились о дерево, подбрасывая в воздух щепки. Анри пригнулся. Он криком приказывал своим людям поворачивать назад и призывал командиров других шлюпок растянуть строй и спасаться бегством. Они должны были догадаться, предчувствовать, что тишина окажется лишь прелюдией, а молчание пушек — предвестником обстрела. На пристани палили шрапнелью, наполняя воздух металлическими осколками, подсвечивая берег и столпившихся врагов. Ловушка раскрыта.

Адмирал Пиали не унимался. Турки атаковали на шлюпках, стараясь окружить уплывающие шлюпки и перестрелять всех солдат. Враги нагоняли. Началась мушкетная дуэль и погоня; раздались треск и хлопки ответных залпов, крики раненых, плеск падающих в воду тел, эхом разносившийся в устье гавани. Маленькие шлюпки ордена едва ушли от преследователей, но передышка оказалась временной. Пронзительной какофонией залпов разразилась батарея Драгута на мысе Виселиц. Каменные ядра проносились и прыгали над поверхностью воды, пролетали над головой и устремлялись между напрягавшими последние силы командами гребцов. Раздосадованные неудачей воины заплакали. Сент-Эльмо был потерян, а их братья остались погибать в одиночестве.

— Молись за нас, грешных, ныне и в наш смертный час…

Безмолвие окутало форт и четыре сотни душ, выживших за его стенами. Делать было особенно нечего, и оставалось лишь ждать, совершать религиозные обряды, исповедоваться и принимать Святое причастие из рук двух капелланов, отказавшихся покидать Сент-Эльмо. В окрашенном пламенем мраке воины обнимались и прощались друг с другом. Так много собратьев погибло на их глазах. Один за другим или целыми отрядами их скосило, разорвало на части, превратив в бесформенные останки. Ради них эти упрямцы, оставшиеся от былого гарнизона, будут биться до конца. Они видели, как шлюпки спешно возвращались в Сент-Анджело, ощущали постоянное тягостное присутствие турок.

Гарди двигался ползком между дальними позициями, изредка заговаривая, подбадривал солдат и раздавал хлеб, смоченный в разбавленном вине. Их последняя вечеря.

— Благослови тебя Бог, Кристиан, — пробормотал слова благодарности один из раненых солдат.

— Отдыхай, друг мой. Нынче утром силы тебе еще пригодятся.

— Не сомневайся, я унесу с собой в могилу не меньше дюжины сарацин.

— Оставь пустую похвальбу. Земля усеяна плодами твоего труда.

— А воздух пропитан ими. — Солдат громко рассмеялся. — Дыши глубже, Кристиан. Вдыхай запах гниющих турок. Божественный аромат.

— Мы совершили стоящее дело.

— Мы совершили подвиг стойкости. Мы столь долго противостояли беспощадным язычникам, что об этом будут помнить через сотню и даже через пять сотен лет.

— Если об этом будут помнить в серале Константинополя, то мы уже добились настоящего триумфа. Султана назовут Сулейманом Бесславным.

— Я бы назвал его еще кое-как.

Они тихо беседовали, поминая павших друзей, героические деяния, и говорили о грядущем часе. Сент-Эльмо стал их домом и могилой, местом, где обитали знакомые и уже привычные ужасы.

Протянув руку, солдат сжал ладонь Гарди:

— Благодарю тебя, Кристиан. Ты первым вступал в бой и был храбрее всех.

— Меня окружало воинство.

— Воинство теперь стало горсткой, а горстка обратится в пыль.

— Даже пыль способна ослепить турок. Сегодня мы отправили на тот свет почти две тысячи сарацин.

— Завтра перебьем не меньше.

— Побереги свой гнев, солдат. Мы вместе устремимся к райским вратам.

Гарди двинулся дальше, продолжая свой неспешный методичный обход, который напоминал своего рода паломничество, став последней возможностью прикоснуться к здешним камням, пройти по окровавленной земле, где пали собратья. Изредка над головой посвистывали мушкетные пули. Кристиан восхищался упорством вражеских стрелков и уже привык к ним. Оставались считанные часы, прежде чем завершатся сборы и начнется финальное наступление.

— Кристиан, пора.

Капеллан Пьер Виньерон знаком позвал его за собой в часовню, дверной проем которой озарялся мерцанием свечей. Гарди последовал за ним. Здесь уже не осталось ничего святого. Запах смерти был так же силен внутри, как и снаружи, вдоль стен лежали умирающие, а пол отсырел от крови. Солдаты снимали иконы и гобелены, поднимали плиты пола, чтобы схоронить реликвии и драгоценные сокровища веры. Часть последнего обряда. Воины по очереди целовали икону Девы Марии.

Гарди присоединился к рыцарям и принялся разбивать алтарь и перетаскивать мебель во двор. Ни одному турку не добыть этот трофей. Враги найдут лишь кучу пепла и станут проклинать судьбу за то, что пришлось заплатить столь высокую цену за клочок пустоши, населенный трупами.

— Надеюсь, Господь простит нам осквернение святынь, — произнес проходивший мимо португальский рыцарь с рулоном гобеленов на плече.

— Мы защищали Его Церковь. Он отпустит нам любой грех.

— И все же тяжко наблюдать, как уничтожаются реликвии.

— Приободрись. Мы выхватили их из лап врага.

— Меня самого скоро схватят.

Когда все предметы перенесли, а костер был разложен, рыцари поднесли факел и, едва огонь вспыхнул и запылал, отошли назад. Все стояли молча, задумчиво глядя на дымящее пламя и размышляя о смерти. Наступил особый момент: они достигли некой точки равновесия между жизнью земной и загробной, между смертью и забвением. Им уже не суждено собраться вновь. Сначала раздался одинокий голос, чистый и громкий на фоне ревущего пламени. Затем вступили другие голоса, мелодия гимна нарастала, постепенно превращаясь в громозвучную песнь мужества, оглушительный торжественный хор. Ударил колокол часовни. Он отсчитывал время, извещая ночь и всех, кто слушал, о том, что защитники Сент-Эльмо остались невозмутимы и предстали перед Господом.

Маленький Люка стоял на крепостном валу и каждый раз содрогался от далекого набата. Он видел огонь — последний проблеск жизни и тепла в Сент-Эльмо. Там был его друг, сеньор Гарди, его наставник и защитник, которого он предал, не сдержав обещания и позволив леди Марии сгинуть в той злополучной поездке в форт. Он не мог простить себя. Подобный поступок не достоин человека чести. Теперь уж слишком поздно латать дыры, слишком поздно просить прощения, слишком поздно подыскивать верные прощальные слова, сдерживая детские слезы гнева.