Андрей Буровский - Орден костяного человечка

Володя еще думал о чем-то, хотел о чем-то спросить Ли Мэй. Он еще собирался рассказать ей кусок из семейной истории, про «перевоспитание трудом» Курбатовых, но не успел, потому что каменно уснул.

9 июля

— Володенька, вы гениальны! — вопил Епифанов наутро. Хмурый отряд собирался к завтраку в десять часов, полз глубоко необязательно: народ уже отсыпался, уже настроился на совершенно нерабочий день… А быть может, и несколько дней. Серые тучи плыли по серому небу, сеяли даже не дождь, а так — мелкую гнусную хмарь, водную взвесь. Река уже вышла из берегов, снесла доску, на которой всегда умывались, и глухо гудела, как настоящая горная река. Любой экспедишник вам сразу скажет, что дождь сегодня еще будет, и не раз, и что работать невозможно еще дня три, если не больше.

— Не я гениален, а Ли Мэй, это ее идея.

Епифанов остановился, вытаращил глаза, и у Володи возник сильнейший соблазн честно округлить глаза и рассказать, что Ли Мэй подала ему эту мысль ночью, а ушла до того, как он проснулся, вот Володя и поторопился ее передать… Но, конечно же, Володя не поддался этому неприличному соблазну.

— Может, объявим сбор да часов в двенадцать и рванем?

— В половину двенадцатого! Сейчас сам и объявлю!

Так получилось, что уже в двенадцать часов народ начал вкапывать столбы по обеим сторонам раскопа, копать дренажные канавы. Собиралась хмарь, затягивало небо, на горизонте опять глухо ворочался гром. Епифанов крутил усы, нервничал, но не было еще и часа, как первые капли нового дождя ударили в натянутый тент, в самый большой тент экспедиции — 8x12 метров.

Обошли, проверили сооружение. Расчет людей, много лет ставивших тенты над кострами, палатками и столами, вряд ли мог оказаться неверен. Вода стекала с тента, собиралась в канавах, ничего не попадало в раскоп. Правда, в самом раскопе еще плескалась какая-то мутная жижа, где трудно разделить воду и землю.

— А ну-ка, дайте мне ведро!

Епифанов спрыгнул в раскоп, мгновенно ушел по щиколотку в коричневую жижу. Кряхтя, зачерпнул полное ведро.

— Принимайте! Мне — второе ведро!

И после пятого ведра:

— Все понятно?! Так черпать…

По тенту, по машине, по земле давно лупили струи сильнейшего ливня, жидкая грязь от земли летела во все стороны от этих ударов. Фомич включил дворники, чтобы хоть как-то видеть происходящее.

— Проверка боем! — крикнул, сияя, Андрей.

— Ура! — заорал в ответ Витя, и все подхватили:

— Ура-а!!!

Настроение, с утра унылое в преддверии долгой скучищи, стало веселым, боевым. Ну что с того, если с неба льются потоки воды? Что с того, если с тента на землю катятся натуральные водопады? Ведь все равно под тент не попадает ничего, а ведь в раскопе дождь ничего не испортил — потому что находки ведь пока не пошли, до погребения пока метр-полтора… Вот вычерпаем грязь, за сутки, может быть, даже за ночь просохнет, и можно будет продолжать раскопки. Утром нас победила стихия… А теперь мы ее победили! Ура!

Грязь становилась все более плотной, ведрами брать ее стало трудно. Пока это была грязь, а не мокрая, но все-таки земля, кидали ее лопатами. А к тому времени и туча промчалась, шум дождя ушел за ворота оградки, потащился в сторону Улуг-Коми.

— Вот, и вымыться нечем!

Андрей только что собирался умываться потоками воды с тента — после копания в грязи.

— Мужики! Давайте на речку!

— На речку! Ура!

И с теми же воплями народ помчался прыгать в кузов. Шевеля кустистыми усами, Фомич еле полз на первой скорости; в одном месте машину занесло на жидкой грязи. Дорога и была — жидкая грязь.

— Завтра будет такое же — не повезу!

— Завтра уже не так нужно, дойдем сами.

Над Салбыкской долиной появилось синее небо, поплыли пухлые белые облака. Тут же начало парить, и степь скрывалась в беловатых струйках испарений. Чуть ли не на глазах эти беловато-прозрачные струйки превращались в облачка… Тоже белесые, прозрачные, но облачка поднимались, уплотнялись, и за те полчаса, что полз Фомич до края долины, некоторые облачка, начавшиеся на глазах людей в мокрой степной траве, уже приобрели некую сероватую непрозрачность, и чувствовалось — что бы ни нагнало еще, а эти облачка и сами по себе вполне могут пролиться дождем…

Речка вышла из берегов, залила малопроезжую дорогу; Фомич ехал прямо по воде. Из-за перевала выкатывалась новая клубящаяся чернота, над горами все дрожало и колыхалось, готовое пролиться таким же, как только что, ливнем.

Любой человек, хоть раз бывавший в этих местах, сразу сказал бы, что пошли сплошные дожди, что это надолго, и что уже с первых суток потопа включился местный механизм круговорота воды в природе. То есть даже если дождя больше и не нагонит, все равно от солнца будет парить, а поднявшийся в небеса пар снова будет проливаться дождями. И еще дня два над долиной будет висеть сплошная пелена дождей.

— Если хотите в реку, то быстрее! — указал Епифанов на клубящуюся тучу, начавшую сползать по склону сопки.

— Сейчас грянет!

— Мужики! В этом дожде и отмоемся!

С жизнерадостными воплями отряда мешалось такое же восторженное «Ква!!!» из всех ям и канав, тоже доказывая, что пелена дождей — это надолго! Уж лягушки это знают точно, тут и к бабке ходить нечего…

Как ни лил дождь, 7 июля уже можно было покопать в раскопе. Фомич, как ни зарекался, все-таки отвез народ на раскоп, сказав, что никуда больше не поедет, даже за хлебом.

— И не надо! Хлеб испечем! — заявил Епифанов решительно, а Володя поддразнил Ли Мэй:

— А вы сможете испечь хлеб?

— Разумеется, — пожала плечами Ли Мэй, и Володе сделалось неловко. Им вообще стало как-то неловко друг с другом после этой ночи в разных спальниках. Глаза встречались — и тут же убегали в стороны. Сталкивались руки — и торопливо отдергивались. Что-то оставалось недоговоренным. Что-то балансировало на грани, готовое сорваться… знать бы еще, в какую сторону.

В этот пасмурный день, выбрасывая мягкую землю прямо под дождь, в странном полумраке раскопа, прикрытого тентом, сделали первую находку. И это была странная находка.

— Череп! — завопил внезапно Дима.

Действительно — в темной мешаной земле перекопа, без всяких признаков могилы, странно желтела теменная кость. За какой-нибудь час-полтора сняли и всю землю со скелета. Крупный мужчина лежал в скомканной позе, лицом вниз, держа левую руку под грудью, правую откинул в сторону. Никаких признаков могилы; пластмассовые пуговицы под костями таза, металлические, со звездой, под грудью и животом. Медали и орден Красного Знамени у ребер левой половины груди. Перочинный ножик чуть ниже костей грудной клетки — наверное, так и лежал в кармане пиджака или форменной куртки. Да, и костяной человечек на шее. Расплющенная пуля — в районе спинного хребта. Человека этого убили, и он так и лежал, как рухнул когда-то в раскоп.