Сергей Городников - Порученец Царя. Персиянка

Плосконос, который отбивался у ближайшей к корме мачты сразу от двоих казаков, первым увидел сначала хвост дыма у окна капитанской комнаты. Затем появился и красный язык пламени, который лизнул дерево и скрылся в дыму. Пламя исчезло, однако вскоре стало прорываться сразу в нескольких местах кормы.

– Пожар! – встревожено крикнул молодой голос. И тут же закричал другой, сиплый: – Пожар!!

Огонь на глазах набирал силу, и напор казаков стал ослабевать. Шум оружия редел и утих. Вдруг от удара ноги затрещала и распахнулась дверца кормовой надстройки, из неё в сопровождении дыма появилась голова капитана. Правой рукой он нёс тяжёлый мешок, левой же прижимал к носу и глазам мокрый носовой платок. Он отбросил платок в сторону и закашлялся, пока не отдышался от дыма.

– Сучьи дети, за мной! – поднимаясь на палубу, рявкнул он уставившимся на него офицерам и матросам. – Или кто хочет взлететь с взрывом пороха к чертям собачьим?!

Как если бы это относилось в первую очередь к ним, казаки сразу отступили и толпой бросились к левому борту, словно от взмаха невидимой метлы, очищая палубу. Переваливаясь за борт, они гроздьями заскользили вниз по захватным верёвкам к челнам и к стругу. Некоторые срывались и падали в реку, выныривали и подплывали туда, где им помогали выбираться из холодной воды товарищи. Казачьи судна скоро наполнялись казаками, а верёвки заболтались ненужными украшениями дымящего из многих щелей корабля.

Река закипела от дружной работы множества вёсел. Подождав, когда последний чёлн отплывёт от корабельного борта, от него с тяжёлым ходом, как после мучительного расставания, отделился и струг атамана. Разин стоял возле рулевого весла, неотрывно смотрел в выполненную белой вязью гордую надпись "Орёл" на чёрном носу обречённого корабля. Этот корабль воспринимался им второй мучительной потерей за проклятые сутки. Рот его сжался в беспощадную, без губ полосу, лицо стало мрачнее самой ночи, а огонь в городе и на корабле непрерывно отражался в потемневших, глубоко посаженных глазах под каштановыми бровями. Холодный ветерок несмело шевелил густые русые волосы, но вождь не замечал его заигрываний.

Корабль превращался в огромный костёр, и за пламенем уже трудно было различать его верхние очертания. Разин отвернулся, тяжело ступая между гребцами, вернулся к носу струга, где прерывисто дышал Мансур. Ноздри хазарина подрагивали то ли от предсмертной судороги, то ли от доносимого ветерком запаха слободских пожаров. Что-то древнее, хищное и разрушительное проявилось в глубине широко раскрытого зрачка единственного целого глаза. Он с усилием приподнял голову к стоящему над ним атаману, но сразу же в изнеможении откинулся затылком на тряпку.

– Это я... я... из-за меня... – слова отрывками мыслей пробивались между непослушных губ.

Он судорожно вытянулся и затих с ухмылкой удовлетворения, какая должна быть у дьявола в минуты его торжества.

Разин снова присел на корточки и сам пальцами закрыл ещё тёплое веко.

– Ты последний, кому я доверял свои главные чувства, – тихо произнёс он ненужные уже мёртвому телу с вываливающимся глазом прощальные слова. – Что же ты хотел мне сказать? Наверное, совет, какой мне сейчас был бы очень кстати. Или признание о незначительном проступке.

Он встал. И его взор, как железо к магниту, вновь привлёк пожираемый огнём корабль, на который он возлагал большие надежды.

Пламя наступало от кормы, и ещё не добралось до носовых якорных канатов. Якоря пока удерживали корабль в стороне от настила причалов, и огонь пожирал только его, как бы вымещая на нём ожесточение за свою не способность преодолеть широкую водную преграду и перекинуться на другие суда и судёнышки.

Чтобы перевезти команду «Орла» на берег, приходилось использовать обе спущенные на воду лодки. Бутлер твёрдо руководил своими людьми, и ему удавалось поддерживать строгий порядок. Использовались обе сброшенные с палубы канатные лестницы, а тяжелораненых обвязывали, спускали ещё и отдельными верёвками. Сначала одна перегруженная ранеными лодка, тревожа блеск огня на воде, отплыла к берегу и быстро вернулась с гребцами и офицером, стукнулась о борт под гроздьями мужчин у носовой лестницы, потом и вторая появилась в красном освещении у другой лестницы, чтобы забрать последних моряков. Казалось, на палубе не осталось ни одной живой души. Внезапно капитан, который сидел в этой лодке, вспомнил о запертом пленнике.

– Дьявол! – в сердцах ругнулся он в сторону охваченной пламенем кормы. Но возвращаться за одним человеком, значило рисковать многими, и он искренне добавил: – Если ты ещё не задохнулся, желаю тебе изжариться легко, не мучась. – Он зажал ноздрю, звучно высморкался тем, что в неё попало, на шипение падающих в реку искр и горящих обломков. И рявкнул гребцам: – Шевелитесь, ребята! Склад порохом набит, чёрти вас всех побери!

Но он ошибался, полагая, что на корабле остался только пленник.

Когда моряки и казаки подхватывали раненых, бросились от мест сражения к противоположным бортам, теснились возле них и заботились лишь о спасении, в голове Плосконоса зашевелился червь сомнения. Прибыв на корабль в вечерних сумерках, он с нетерпением ждал появления князя Прозоровского, без которого капитан Бутлер отказывался допустить его к пленнику, ссылаясь на решительный приказ воеводы, своего непосредственного начальника. Воевода так и не заявился, и Плосконоса обеспокоили подозрения и вопросы. Отчего тот задержался? Точно ли пленник на корабле? А что, если Прозоровский нашёл с ним общий язык, обделал свои делишки и отпустил ради примирения с царём, а корабельным пожаром воспользуется, чтобы отвертеться от выполнения договорённости с ним, Плосконосом? Подозрения набирали силу вместе с пожаром, мучили подступающей злобой на князя, и он решился проверить, насколько они обоснованы.

Он отступил к кормовой надстройке, спустился к развороченной ногой капитана дверце и глянул вглубь задымлённого прохода. Отсветы пламени, как в тумане, освещали проход до самого тупика, до двери складского помещения, запертой железным засовом. За нею должен был находиться его враг. Страстное желание убедиться, что он там, валяется беспомощно связанный, и собственными глазами насладиться таким зрелищем, с хохотом пожелать ему в лицо весёлого пути в ад, стать последним, кого тот увидит перед мучительной смертью, овладело им с такой силой, что он, словно от толчка в спину, бросился туда, забыв об опасностях. Сквозняк горячего воздуха тянул из других помещений, выветривал дым и гарь, и он мог дышать по всей длине прохода. Пробравшись до тупика, он вырвал обжигающий засов из гнезда, распахнул дверь и впустил в склад пляску красных отсветов, как сопровождающую его свору диких кровожадных тварей.