Сергей Городников - Золотая роза с красным рубином

В новой сшибке одна сабля упёрлась в другую, и оба противника перевалились через седло Чёрного хана, грузно рухнули в истоптанную копытами траву. Расцепившись на земле и вскочив на ноги, ощетинились ножами и саблями, они медленно задвигались, переступая один против другого, словно тигры в джунглях, не видя и не слыша ничего, кроме глаз врага, его дыхания, по ним догадываясь о его намерении. Хрипящие лошади испуганно отступили от них, как и возбуждённая толпа не смеющих вмешаться зрителей. Настороженно следя за ханом, Белый князь неудачно оступился пяткой на брошенной булаве, и Карахан волком прыгнул к боку противника. Остриё клинка распороло на мгновение незащищённый кожух бокового доспеха, и рванувшийся от клинка князь опрокинулся на спину, не успел помешать хану наступить ногой на его саблю. Выпустив её рукоять, он перевалился и быстро привстал на колено. Кровь сочилась из раны у рёбер на поясной ремень и ножны, но он не спускал глаз с хищной улыбки, которая тенью проступила на грубом лице Карахана, оглушённого воем радости своего разбойного сброда.

– Я обещал, – прохрипел хан громко, чтоб слышали все разбойники, – что твоя голова ещё сегодня украсит верх тех черепов.

Он допустил ошибку, против солнца ринулся на безоружного противника, увлекаясь последним, рубящим шею сабельным замахом. Ловко откинувшись в сторону, князь быстро дотянулся до булавы, о которую оступился, и, проскочив рядом, Карахан не успел развернуться. Только шлем спас его голову от сильно брошенного сзади шестопёра. Оглушённый гулким ударом по шлему хан постоял, пошатнулся, затем рухнул, грудью на разлив красного света. Вопли разбойников разом потеряли стройность, ослабели, как будто застревали у них в глотках. Телохранители с повадками воинов, отпетые головорезы и степняки не ожидали такого исхода схватки. Растерянные без клича к действию, они зачарованно наблюдали за князем, который тяжело встал, приблизился к хану и присел на корточки. С видимым усилием перевернул их главаря на спину. Веки хана дрогнули, вяло приоткрылись, мрак в глазах начал отступать перед проблесками сознания.

– Я забираю сына, Карахан. – Белый князь прижал остриё ножа к его горлу над краем доспеха. – В обмен на твою жизнь.

Он не мог видеть, что Чёрная Роза сделала знак жилистому, со злобным взглядом кочевнику, который выступил из толпы с арканом в руках. Петля аркана промелькнула к князю, схлестнула плечи, рывком опрокинула назад, раненым боком на траву.

С наступление сумерек котловину будто накрыло волной пьяной одури. Дикой оргией разбойники топили смутную тревогу, причиной которой стало поражение Карахана в схватке с Белым князем. Вера в безнаказанность неограниченного произвола главаря была поколеблена, а с нею была поколеблена вера каждого из них в собственную безнаказанность. Никто, даже сам Карахан не смог бы остановить вырвавшийся из узды его воли разгул страстей. И хан не вмешивался, отлёживался в постели под бдительной охраной своих сумрачных телохранителей, словно он и они неожиданно оказались в осаде в собственном разбойном гнездовье.

Пять больших костров горели в долине, разведённые против входов в основные заселённые разбойниками пещеры. Казалось, невесть откуда, как порождения самих Чёрных гор, в пещерах и в долине объявились много женщин. Их пьяный смех подруг или опустившихся полонённых наложниц мешался с грубыми мужскими выкриками, грязной бранью. Вспыхивали шумные драки, переходящие в кровавую поножовщину, – едва прекращались в одном месте, как по любому поводу начинались в другом.

На Удачу не обращали внимания. Он не приближался к кострам, приостанавливался у каждой пещеры, вслушивался, убеждался, что в ней схваченного князя нет, и проходил вдоль стены котловины к следующей, пока не обошёл их все. Белого князя куда-то увели, связанного так, как вяжут обречённого на казнь. Но подозрения, что его могут отдать на немедленное растерзание сброду в одной из пещер, лишь бы успокоить неуправляемые страсти, не подтвердились. Очевидно потому, что разбойников ничем уже нельзя было остановить. И Удача гадал, что же ему теперь делать, где и как искать князя. Одетая в чёрное платье крючконосая старуха у него на глазах приблизилась к яркому свету ближнего костра, зажгла просмоленную тряпку на палке и, пройдя мимо, стала удаляться от разгульного веселья разбойного общежития. Что-то таинственное в её поведении и молчании побудило его последовать за ней.

Старуха была странно уверена, что никто не осмелится пересекать долину в том же направлении, куда шла она, и ни разу не обернулась. Место, к которому она невольно привела его, представлялось безлюдным и самым мрачным в котловине. Сунув принесённый огонь к вороху сухих веток, она подожгла нижние сучья, и от них пламя жадно побежало к остальным. Пока костёр разгорался, она ведьмой что-то неразборчивое бубнила себе под нос, как если бы произносила мрачные заклинания. Потом затушила огонь тряпки на палке закопчённым медным колпаком, выгребла из складок одежды и бросила в костёр шепотку порошка, который вспыхнул зелёными искрами, и искры вознёслись с белесым дымом, чтобы на лету раствориться в воздухе. Были ли её проклятия и действия частью обрядной казни или имеющего иную цель колдовства, Удачу ничуть не занимало. Благодаря пламени костра он различил прикрытый низкими ветвями саксаула вход внутрь горы, прокрался туда, заглянул в темноту по ту сторону входа. Она настораживала запахами обжитого жилья. Он вслушался в приглушённые звуки тихой музыки, и прошмыгнул внутрь темноты. Прежде чем ступить дальше, посмотрел на старуху. Она его не заметила, продолжала зловеще шептаться с ночными духами.

Ощупывая правой ладонью шершавую стену, он крадучись прошёл несколько десятков шагов и, когда звуки стали отчётливыми, наткнулся на свисающий ковёр. За краями ковра пробивались отсветы бледного огня. Он медленно отвернул левый край, глянул за него. Глазам открылось большое сводчатое помещение, освещённое пылающими углями в бронзовом светильнике. Во всём угадывалось властное хозяйствование молодой женщины. На стенах были развешаны толстые персидские ковры, за одним из них мягко звучали барабан с бубнами и дудка, играли тягучую и однообразную восточную музыку, пробуждающую чувственные желания. В нише справа возвышалось ложе, укрытое полупрозрачными занавесями из синего шёлка, на нём тоже были дорогие ковры и зелёные шёлковые подушки. В золотой треножной курильнице рядом с изножьем ложа курились благовония. Воздух был нежным, с примесью каких-то наркотических испарений. Обежав взглядом помещение, Удача остановил его на том, что вызвало у него волнение крови.