Андрей Степаненко - Великий мертвый

— И что дальше?..

— Хватит, сеньоры… — вмешался благоразумный Гонсало де Сандоваль. — Не дело друг дружку из-за паршивой сарацинки убивать…

— Да, пусть потешатся! — гоготнул Альварадо. — А то ни жратвы нормальной, ни баб, ни даже драки!

Карреро быстро вытащил кинжал из ножен и бросил ненужный пояс на землю.

— Давай! Посмотрим, кто кого…

— Это же самоубийство, Алонсо, — покачал головой Кортес, становясь так, что заходящее солнце било противнику в глаза. — Не надо.

Но зеваки тут же сгрудились вокруг, сделав кольцо и азартно споря, на каком по счету выпаде Карреро будет убит.

— Сеньор Кортес! Сеньор Кортес!

Кортес, не рискуя выпускать Карреро из виду, кинул в сторону осторожный взгляд. Это был посланный вперед разведчик — один из четырех.

— Что там еще?

— Он весь из серебра!

— Кто из серебра? — обнажив кинжал и кинув пояс на землю, переспросил Кортес.

— Город! Сеньор Кортес! Город! Он весь — серебряный!

Зеваки обмерли.

— Что ты городишь? — зло осадил разведчика Кортес, медленно идя по кругу, так, чтобы не пропустить выпад Карреро.

— Я правду говорю, сеньор Кортес! — навзрыд произнес разведчик. — Стены из серебра! Дороги из серебра! Там все из серебра! Это — Иерусалим!

Солдаты охнули, и Кортес досадливо чертыхнулся, поднял с земли свой пояс и сунул кинжал в ножны.

— Все, Карреро. Боюсь, дуэли не будет. Сам видишь…

— Все из серебра! — истерично орал разведчик, хватая за грудки то одного, то другого. — Я теперь всю Кастилию куплю! Всех девок в моей деревне! Только бы увезти!

Змеиный совет, состоящий из самых знатных женщин всех четырех родов, в основном, следил за правильной передачей власти мужчинами — строго по материнской линии, от дяди к племяннику. Но сколько-нибудь реальную власть старухи давно утратили, а потому долго не могли поверить, что им дозволено судить самого Мотекусому.

Затем совет не мог поверить, что Тлатоани солгал. Затем начались «запретные дни» лунного месяца, и старухи были вынуждены ждать. А за полдня до назначенного разбирательства перед Мотекусомой предстал гонец из Семпоалы.

— Четвероногие уже там! — не подымая глаз, выдохнул он.

— В Семпоале?! — ужаснулась неотступно следующая за своим супругом Сиу-Коатль. — Что они там делают?! Снова крадут наших женщин?!

— Нет, Великая Сиу-Коатль, — покачал головой гонец. — Их принимают, как гостей.

Мотекусома застонал и закрыл руками лицо. Он знал, что теперь Змеиный совет будет к нему куда как мягче, но цена была ужасна.

Город Семпоала оказался воистину роскошным. Широкие улицы, утопающие в тенистых садах ровные, как по линеечке отстроенные кварталы, пусть и не серебряные, но великолепно оштукатуренные каменные стены высоких белых домов… а главное, — еда. Очумевшие от голодухи солдаты ели и ели, так что почти всех проносило, но остановиться было немыслимо.

И только Кортесу было не до красот. Он сразу объяснил немыслимо толстому вождю, что Их Высочества Женщина-Змея донья Хуана и ее могучий сын, военный вождь всех кастильских племен дон Карлос послали их, своих любимых детей, чтобы они везде искореняли зло и обиды, наказывали несправедливых и оберегали угнетенных.

Теперь Кортес должен был выяснить главное.

— И что, сеньор, сильно ли вас Мотекусома притесняет? — не обращая внимания на обожравшихся и давно уже клюющих носами капитанов, расспрашивал он толстого вождя.

— Мой язык отказывается передавать все те гнусности, что он творит, — быстро переводили Марина и Агиляр.

— Подати? — понимающе вопрошал Кортес.

— Если бы только это, сеньор, — грустно кивал толстяк, и Кортес тут же превращался в слух.

Как оказалось, Мотекусома ввел в провинции фиксированные цены, и теперь требовал поставлять хлопок строго по этим ценам. Но главное, забирал всех достигших пятнадцати лет юношей в столичные училища, а затем отправлял их на государственную службу. И куда их только не отправляли! — в армию и на почту, учетчиками в хранилища и секретарями в суды, резчиками камня и оружейниками в мастерские, и многих, слишком уж многих — на строительство городов, дорог и акведуков — где-нибудь на самом краю земли.

— Боже, какой ужас! — сочувственно кивал Кортес.

Понятно, что невесты засиживались в девках, а парни быстро забывали заветы предков, а главное, не могли участвовать в священных войнах, число коих богомерзкий Мотекусома свел до трех в год!

— Священные войны это важно, — отечески кивал Кортес, чувствуя, что напал на золотую жилу. — Народ это любит…

И только неотступно следящие за ходом первых на этой земле дипломатических переговоров падре Хуан Диас вносил в утонченную беседу вождей отчетливый диссонанс.

— Что вы несете?! — углом рта шипел святой отец. — Какие такие священные войны?! У них все войны — сатанинские! В инквизицию хотите загреметь?!

— Не мешайте, — так же, углом рта, парировал Кортес, — что мне, прямо сейчас его переубедить? Попробуйте, если вы такой умный!

Падре вспомнил свое поражение в Сентле, насупился и умолк. И вот тогда Кортес задал самый щекотливый вопрос:

— А что… велики ли военные силы Мотекусомы?

— В мирное время около тридцати тысяч, — несколько напряженно перешел к «деловой» части толстый вождь, — Ну, а во время войны, сами понимаете, каждый мужчина — воин.

Кортес оторопело моргнул. Тридцать тысяч это было немыслимо много! У него, включая его самого, было шестьсот восемнадцать душ.

Кортес прокрутился в постели всю ночь, — даже юная, упругая телом переводчица от мыслей так и не отвлекла. Хитрый вождь сразу понял, что попал в больное место, а потому на прощание задал самый простой вопрос: «да или нет». И Кортес не знал, что на это ответить. Действительно не знал.

И вот тогда вмешался падре Хуан Диас.

— Переведите, — кивнул он Агиляру и Марине, — Их католические Высочества еще никогда и никем не были побеждены.

Кортес замер. Он не был уверен, что стоит мешать весьма рискованному в такой момент заявлению падре.

— И если его народ примет веру Христову и подданство Кастилии, — продолжил святой отец, — здесь через два-три месяца будет ровно столько воинов, сколько надо.

«Черт! — охнул Кортес. — Этого мне еще не хватало?!»

— Стоп, Марина! — подал он знак юной переводчице и развернулся к Агиляру. — Чуть-чуть измени.

Святой отец недоуменно посмотрел на Кортеса, и тот успокаивающе поднял узкую ладонь.

— Давайте усилим наши гарантии, святой отец.

Хуан Диас насторожился; он искренне не понимал, куда их еще усиливать.

— Если его народ примет веру Христову и подданство Кастилии, — с чувством процедил сквозь зубы Кортес, — я, Эрнан Кортес, буду защищать их до последнего солдата. А я еще никогда и никем не был побежден.