Сергей Шведов - Золото императора

– Ты к чему это сказал, нотарий?! – взъярился Фронелий.

– Просто к слову пришлось, – холодно бросил Руфин. – К тебе, Фронелий, это не относится. В твоей преданности Валенту никто не сомневается.

Комит все-таки не удержался от ругательств в спину нотария, покидающего серое малоприметное здание, расположенное близ роскошных Анастасьевых бань. Говорили, что именно Анастасии, сестре императора Константина, хлопотавшей о чистоте не только духовной, но и телесной, константинопольцы обязаны столь величественным и бесспорно полезным сооружением. Впрочем, Руфину некогда было любоваться на архитектурные изыски минувших времен, сейчас его занимали совсем другие заботы. Он почти не сомневался, что в городе зреет мятеж, но пока не знал, кто собирается его возглавить. Более всего на роль организатора заговора подходил, по мнению Руфина, патрикий Кастриций, человек надменный и самоуверенный, глубоко призирающий христианскую веру и императора Валента. Причем Кастриций не скрывал своих взглядов от близких людей, а потому о них наверняка знали в окружении нынешнего императора. Знали, но почему-то не спешили покарать патрикия. И в доносе высокородного Гермогена императору по поводу готовящегося заговора Кастриций не фигурировал, иначе квестор Евсевий непременно сказал бы об этом Руфину. Что было более чем странно. Дабы прояснить ситуацию, нотарий обратился за помощью к старому своему знакомцу Марцелину. Марцелин был внуком вольноотпущенника, связанного клиентскими обязательствами с родом Руфина, это во многом и предопределило характер отношений торговца и нотария. Марцелин был старше Руфина лет на пять и успел повидать мир, не без выгоды для себя и для своего патрона. Закон и обычай запрещали патрикиям заниматься торговлей, но в этом мире нет такого препятствия, которое умный человек не сможет обойти, особенно если в конце пути его ждет выгода. Причем выгода немалая.

– Я приставил своих людей к дому Кастриция, – кивнул Марцелин, одновременно жестом приглашая патрона садиться. – Всплыли очень интересные обстоятельства, светлейший Руфин.

– Давай без церемоний, – поморщился нотарий, оглядывая стены дома торговца, украшенные холстами с довольно фривольными рисунками. Впрочем, живопись была невысокого качества, и Руфин очень скоро потерял к ней интерес. Зато его внимание привлекла статуя дискобола, сотворенная с большим знанием дела и человеческих пропорций.

– Ты не поверишь, патрикий, я привез эту скульптуру из Готии, и обошлась она мне в сущие пустяки, – пояснил Марцелин, перехвативший взгляд гостя.

– Статуя, достойная дворца императора, – покачал головой Руфин. – Но вернемся к делу. Так что у нас с Кастрицием?

– Мне удалось установить, что известная тебе Луция дважды тайно навещала патрикия.

– Вот как! – удивился Руфин. – А твои люди не могли обознаться?

– Нет, нотарий, – усмехнулся Марцелин. – Луция слишком хороша собой, чтобы мужской взгляд мог ошибиться на ее счет. Думаю, мои люди не ошиблись и на счет другой, известной тебе и очень любвеобильной особы.

– Целестины?

– Ты угадал, Руфин, – охотно подтвердил Марцелин.

– О связи Целестины с Софронием я знаю.

– Речь идет не о Софронии, нотарий, а о Гермогене, – поднял палец к лепному потолку Марциал.

– О Гермогене! – от удивления Руфин даже привстал с кресла.

– И, возможно, о Петронии, – окончательно добил его Марцелин. – В последнем я, правда, не уверен. Магистр сейчас в отъезде, и судить о его шашнях с Целестиной я могу только по слухам. Но нет дыма без огня.

– Вот потаскуха! – выругался Руфин. – Теперь понятно, почему гнев императора Валента не обрушился на голову ее мужа. А сам Кастриций знает о похождениях своей жены?

– По моим сведениям, патрикий о них даже не догадывается, целиком занятый подготовкой заговора, который потрясет империю сверху донизу.

– Ты уверен в этом, Марцелин?

– Мой человек, нотарий, едва не столкнулся нос к носу с Прокопием в саду у Кастриция. А поскольку он служил в одном из легионов под командованием бывшего комита, то ошибиться на его счет никак не мог.

– И что ты обо всем этом думаешь, Марцелин? – пристально глянул на торговца нотарий.

– Размышления и выводы я оставляю тебе, Руфин, мое дело собирать сведения.

Размышления, впрочем, не заняли у молодого нотария слишком много времени. Во всяком случае, времени на преодоление пути от дома Марцелина до дворца Фаустины ему вполне хватило, чтобы прийти к кое-каким выводам. Заговор, безусловно, готовился. И во главе этого заговора стояли Прокопий и Кастриций. К сожалению, эти двое даже не подозревали, что их замыслы давно уже известны комиту Гермогену и префекту претория Набидию, которому император Валент доверил управление восточными провинциями на время своего похода в Сирию. Возможно, о заговоре Прокопия знает и Петроний, коварный тесть императора. Но вряд ли эта троица, Гермоген, Набидий и Петроний, поставила в известность о происках Прокопия императора Валента. Им нужен мятеж. Мятеж, в котором примут участие многие знатные и богатые мужи Константинополя. По преимуществу – приверженцы старых римских богов. Наверняка Набидий и Гермоген уже отладили ловушку для Прокопия и теперь ждут, когда он сделает первый неосторожный шаг. И, судя по всему, ждать им осталось недолго. Самоуверенный Фронелий уже готов двинуть подчиненные ему легионы к гибели и ждет только знака от Прокопия, вознамерившегося вырвать власть если не у Валентиниана, то хотя бы у его брата Валента. А Софроний оказался прав в своем мрачном пророчестве: две столицы для одной империи – это действительно слишком много.

Руфин почти не удивился, когда, войдя в свои покои на исходе дня, увидел на фоне окна, освещенного лишь лунным светом, знакомую долговязую фигуру с поникшими плечами. Нотарий зажег светильник и поставил его на столик изящной работы. У Прокопия теперь появился выбор – явить свое лицо собеседнику или по-прежнему прятаться в тени. Довольно просторная комната давала ему эту возможность.

– Похоже, мой приход не очень удивил тебя, Руфин, – раздался из полумрака хриплый голос.

– Я ждал тебя раньше, Прокопий, но ты предпочел искать поддержку у других людей.

– Мне не хотелось рисковать жизнью и благополучием сына моего единственного друга. – Прокопий все-таки придвинулся к свету, и нотарий мог теперь видеть его лицо, заросшее бородой по самые ноздри.

– И, тем не менее, ты пришел, – усмехнулся Руфин.

– Сегодня я уверен в успехе и предлагаю тебе поучаствовать в триумфе вместе со мной, как это и подобает истинному римлянину.

– Я не нуждаюсь в подачках, высокородный Прокопий.

Гонимый врагами комит засмеялся: