Сергей Шведов - Поверженный Рим

– Так ты считаешь, сенатор, что лучше Стилихона мне префекта претория не найти?

– Он единственный, кто сумеет укротить буйных патрикиев, – охотно поддакнул Пордака. – К тому же он умеет ладить с варварами, что немаловажно в наше беспокойное время.

– Но ведь он связан с патрикием Руфином?

– Руфин – язычник, – возразил Пордака. – Стилихон – христианин. Я пригласил магистра в Медиолан. Ты можешь сам составить о нем мнение, божественный Феодосий.

– Я боюсь за сына, – негромко произнес император.

– Стилихон никогда не пойдет путем Андрогаста, хотя бы в память о своем убитом брате Валентиниане.

– Значит, это правда? – усмехнулся Феодосий. – Валентиниан действительно был сыном руга Меровлада?

– Этот вопрос тебе следовало бы задать императрице Юстине, божественный, – спокойно отозвался Пордака.

– Ты оказал мне немало услуг, сенатор, но не разу не попросил плату. Почему?

– Свои дела, божественный Феодосий, я привык решать сам, не прибегая к помощи высокопоставленных лиц. У тебя и без меня хватало забот. Не скрою, я не прогадал. Не знаю, кто возвеличил тебя, Феодосий, бог или люди, но выбор был сделан правильно.

– Хорошо, Пордака, – кивнул император. – Приведи ко мне Стилихона. Я должен увидеть человека, прежде чем взвалить на его плечи тяжкую ношу.

Феодосий умирал, и сам понимал это лучше других. Вряд ли причиной тому было проклятие Паулина, просто сын Гонория никогда не отличался хорошим здоровьем, а огромная ноша, взваленная им на свои плечи, рано или поздно должна была пригнуть его к земле.

Три дня спустя император в присутствии чиновников своей свиты и епископа Амвросия назначил префектом претория Стилихона сына Меровлада. Слово божественного Феодосия прозвучало для всех как гром среди ясного неба. Многие так и не поняли, чем же это сын грозного руга сумел так угодить императору, что был в один миг вознесен над людьми, куда более достойными милостей.

К сожалению, Феодосий не успел дать ответа на этот вопрос. Через день он умер на руках епископа Амвросия, едва успевшего отпустить императору грехи. Горе чиновников свиты почившего императора было неподдельным. Так же как и страх, проникший даже в стойкие души. Этот страх перешел в ужас, когда по Медиолану пронесся слух:

– Патрикий Руфин взял Лион и во главе стотысячной армии движется к Медиолану.

– Это конец! – схватился за голову магистр Лупициан.

– Продолжение будет, – утешил его невозмутимый Пордака. – Хотя мы с тобой его, возможно, не увидим.

Заговор возник почти сразу. Магистрам Лупициану и Сальвиану не потребовалось много времени, чтобы договориться друг с другом. Оба считали себя обиженными. Оба полагали, что Феодосий был уже не в себе, когда назначил выскочку Стилихона префектом претория и опекуном юного Гонория. К магистрам тут же примкнули комиты Правита и Гайана, для которых возвышение сына Меровлада было смерти подобно. К сожалению, епископ Амвросий, вместо того чтобы притушить разгорающиеся страсти, подлил масла в огонь, заявив, что императора Феодосия отравили мстительные приверженцы богопротивных культов. В списке потенциальных отравителей значилось немало известных людей, и среди них каким-то непонятным образом затесалось имя сенатора Пордаки. Скорее всего, это была месть магистра Сальвиана, смертельно обидевшегося на бывшего комита финансов, который обещал ему поддержку, но в последний момент переметнулся на сторону Стилихона.

– Тебе следует уехать из Медиолана, – посоветовал Пордаке комит агентов Перразий. – Иначе за твою жизнь я не дам медной монеты.

Перразий в определенном смысле был очень удачливым человеком. Он участвовал практически во всех заговорах и интригах, плетущихся в империи, но ни разу его имя не всплыло на поверхность. И ни один из сильных мира сего не объявил Перразия своим врагом. Возможно, причиной тому была невыразительная внешность. Не исключено, что Перразию помогали высшие силы, но все почему-то искренне считали его честным и неподкупным человеком. В том числе и Пордака. У которого, правда, пока не было причин сомневаться в порядочности своего старого знакомого.

– Как это все некстати, – поморщился Пордака, поглаживая бритый подбородок.

От всех неприятностей, свалившихся на его голову в последние дни, сенатор потерял аппетит и даже сбавил в весе. Смерть Феодосия грозила обернуться для империи большими бедами. Притушенные было разногласия заполыхали с новой силой. В воздухе отчетливо запахло гражданской войной. Стилихон, приехавший в Медиолан с небольшой охраной, вынужден был вернуться к своим легионам, оставленным в Аквилее. И власть, если не в империи, то, во всяком случае, в Медиолане, перешла в руки дураков-магистров, Лупициана и Сальвиана. Эти двое усиленно готовили легионы к противостоянию с патрикием Руфином, стремительно приближавшимся к Медиолану во главе огромного войска.

– Ты сказал Амвросию, что сын рекса франков Гвидона доводится внуком императору Констанцию? – спросил Пордака у Перразия.

– Епископ уповает на волю божью, – вздохнул Перразий. – Он не станет мешать магистрам в их благородном деле спасения империи.

– В таком случае, передай Амвросию, что варвары через два дня войдут в Медиолан.

Армия патрикия Руфина была далеко не так велика, как думали в Медиолане. Не более десяти тысяч пеших и около трех тысяч конных франков. Правда, на подходе к столице империи к Руфину присоединились две тысячи конных русколанов князя Верена. Но даже с приходом вандалов варвары все равно уступали числом римской армии под командованием магистров Лупициана и Сальвиана. И тот и другой уже имели скорбный опыт общения с варварами и патрикием Руфином. Причем сиятельный Лупициан дважды терпел сокрушительные поражения, которые едва не положили конец его блистательной карьере. И хотя со дня второй битвы прошло уже почти двадцать лет, Лупициан, похоже, не забыл перенесенного унижения и жаждал реванша, словно мальчишка, обиженный в драке сверстниками. А ведь магистру давно уже перевалило за шестьдесят, в его годы разумные люди больше склонны скорее к прощению, чем к отмщению.

Магистры не собирались отсиживаться в Медиолане, подвергая тем самым город всем ужасам долгой осады. Да и количество собранных ими легионов позволяло римлянам достойно встретить врага в чистом поле. По прикидкам Пордаки, римская армия превосходила франков числом раза в полтора, и сенатор счел своим долгом предупредить об этом своего нового знакомого воеводу Бастого. Бастый был чистокровным франком. В верховных вождях его предки никогда не ходили, но и в охвостье тоже не болтались. Об этом Бастый сам сказал Пордаке. Из чего сенатор заключил, что пришлый князь Гвидон далеко не всем франкам пришелся по душе.