Дадли Поуп - Лейтенант Рэймидж

Рэймидж обратился к Краучеру:

— Минутку, сэр. Имя этого джентльмена не значилось в списках свидетелей со стороны обвинения в списке, переданном мне помощником судьи-адвоката.

Обезоруживающая улыбка Краучера дала Рэймиджу понять, что он совершил ошибку. Непонятно как, но Краучер готовился поставить ему мат.

— Помощник судьи-адвоката все вам разъяснит, — вежливо ответил Краучер.

Рэймиджу нужно было выиграть время. Он стремительно вскочил:

— Может быть, пока идут препирательства, стоит объявить перерыв?

— Препираться тут не о чем, — отрезал Краучер. — Продолжайте, — бросил он Барроу.

Казначей встал и поправил очки.

— Подобный прецедент произошел на заседании военного трибунала в январе прошлого года, — торжественно произнес он. — Военный трибунал имел место быть здесь, в Бастии. Запрос был адресован властям в Лондоне. Главный судья-адвокат высказал свое мнение в письме от 22 мая 1795 года. Вот его копия. Здесь сказано: «Если предполагается, что какое-либо лицо, находящееся в пределах досягаемости, может дать важные свидетельские показания, не сомневаюсь, что трибунал может потребовать его присутствия и допросить».

Феррис собирался что-то сказать, но Рэймидж опередил его.

— Вы упомянули главного судью-адвоката?

— Да, — с важным видом кивнул Барроу.

— А какое отношение он имеет к делу?

— Не понимаю вас, — вмешался Краучер.

— Главный судья-адвокат, сэр, — пояснил Рэймидж, — имеет отношение только к армейским делам. Вряд ли мне стоит напоминать вам, что обязанность разбирать судебные дела морских офицеров является прерогативой судьи-адвоката флота. Полагаю, что зачитанное мнение относиться к армейскому трибуналу?

Краучер посмотрел на помощника судьи-адвоката.

— Ну да, сэр, но у нас нет оснований сомневаться, что судья-адвокат флота высказал бы иное мнение, — пробормотал Барроу.

— Это — мнение , а мнение — не доказательство, — заявил Рэймидж. — К тому же, насколько мне известно, обычай службы обязывает принимать во внимание мнение обвиняемого по отношению к свидетелям противной стороны.

Однако он понимал, что силы не равны, и решил не дать Краучеру испытать маленькое торжество.

— В тоже время, я не стану возражать против вызова того или иного свидетеля, поскольку уверен, — Рэймиджу не удалось скрыть в голосе иронию, — что трибунал руководствуется исключительно стремлением установить истину.

— Вот и прекрасно, — нетерпеливо произнес Краучер, и распорядился вызвать Пизано, который появился в дверях с таким выражением, словно был самым почетным гостем на званом балу. Проходя под бимсами, он каждый раз кланялся, хотя в запасе оставалось дюйма два высоты — очевидно, на меньшем по размеру «Лайвли» итальянец так часто прикладывался к ним, что хорошо усвоил урок. Тем не менее, отметил про себя Рэймидж, вместо того, чтобы создать впечатление da grande signore, Пизано выглядел как надутый голубь, с важным видом разгуливащий по пьяцце.

— Не будете ли вы любезны встать здесь, — подобострастно сказал Барроу. — Это вы Луиджи Витторио Умберто Джакомо, граф Пизано?

— У меня есть еще несколько других имен, но этих вполне достаточно, чтобы назвать меня.

— Вы достаточно оправились, чтобы дать показания? — не вытерпел Краучер.

— Да, благодарю вас, — сухо сказал Пизано, явно желая придать недавний эпизод забвению.

— Прошу простить меня, но я вынужден задать вам вопрос, — произнес Барроу. — Вы исповедуете римскую католическую веру?

— Да.

— Находитесь вы… То есть не находитесь вы под отлучением?

— Конечно нет!

Барроу положил на Библию распятие и положил их перед Пизано.

— Будьте любезны, положите руку на распятие и повторяйте за мной слова присяги.

Произнося присягу, Пизано закатил глаза, что по его мнению, видимо, должно было подчеркнуть благоговение и уважение к процессу. Затем он занял свое место.

— Ваш английский настолько хорош, что у меня нет необходимости прибегать к услугам переводчика! — заметил Краучер с льстивой улыбкой.

Рэймидж прекрасно представлял себе, как отреагирует Пизано.

— Переводчика? — у меня есть право требовать переводчика?

— Разумеется, — торжественно произнес Краучер, — любой, чьим родным языком не является английский, вправе воспользоваться в английском суде услугами переводчика.

— В таком случае я требую переводчика, — заявил Пизано, скрестив руки и ноги, и давая тем самым понять, что не скажет ни слова, пока не приведут переводчика.

— Ах… ну да, конечно, — с кислым видом пробормотал Краучер. — Барроу, пошлите за переводчиком.

Барроу посмотрел на Краучера взглядом, который, по впечатлению Рэймиджа должен был о чем-то его предостеречь, но сказал:

— Конечно, сэр.

— Пошлите за моим клерком, — распорядился Краучер. — Он найдет кого-нибудь.

Клерка привели, поручили найти толмача, а когда тот стал было возражать, приказали заткнуться и выпроводили с напутствием от Краучера: «И пошевеливайся!».

С улыбкой удовлетворения на лице Краучер откинулся в кресле. Барроу выглядел озабоченным — он, без сомнения, видел тучи, собирающиеся на горизонте. Когда капитан Блэкмен прошептал что-то на ухо Краучеру, улыбка последнего поблекла, и он обратился к капитану Херберту, сидевшему слева от него. Херберт покачал головой и в свою очередь повернулся к своему соседу. Тот тоже замотал головой, а Блэкмен тем временем шептался с сидевшим справа членом трибунала, который пожал плечами и задал вопрос Феррису, которой тоже ответил ему жестом отрицания.

Краучер вытащил из кипы один из журналов «Сибиллы» и стал читать, пытаясь скрыть терзающее его беспокойство. Пизано, видимо задетый тем, что не находится в центре внимания, демонстрировал свою скуку: сначала стряхивал пылинки со своих небесно-голубых бриджей (и где только он их откопал, удивился Рэймидж), а затем принялся разглядывать свои ногти с такой сосредоточенность, которою вряд ли, как подозревал Рэймидж, сумел бы проявить в более важном деле.

Лейтенант уныло подумал, что дела обстоят хуже некуда. Краучер все поставил на показания Пизано, и вряд ли вызовет еще какого-нибудь свидетеля. Значит, ему самое время подумать о построении своей защиты. Снова вызвать боцмана и помощника плотника? Нет. Им нечего добавить к прежним показаниям. Остается только Джексон. В том, что касается «Сибиллы» он может лишь подтвердить то, что было сказано ранее, но в деле с Башней и визитом в Арджентарио его показания могут быть полезны.

Но что сможет Джексон? Благорасположенность, которую Краучер демонстрировал по отношению к Пизано, говорила о том, что капитан сделает все, чтобы убедить трибунал поверить каждому слову графа, вопреки вмешательству Джанны.