Юрий Смолич - Ревет и стонет Днепр широкий

— Этого ч не ногу знать, — подавленно ответил Леонид. — По сведениям железной дороги из разных пунктов фронта движется на Киев… семнадцать эшелонов…

— Вот видишь! Семнадцать железнодорожных эшелонов! А еще из округа идут казачьи полки — сколько и откуда, неизвестно!

Гамарник заметил:

— Не все отправляющиеся с фронта прибудут сюда: Фастов, Казатин, Коростень обещали задержать их…

— Обещали! А удастся ли им выполнить свои обещания?

— Но к нам же тоже идет помощь, и еще какая! — снова вспыхнул Леонид, обрадованный поддержкой Гамарника. — Второй гвардейский корпус! Шестьдесят тысяч штыков и артиллерия! Артиллерия! Бош и Тарногродский обещали…

— Обещали! Тарногродский сам впутался в заваруху…

— Не в заваруху, а поднял восстание, как настоящий большевик.

— О том, кто настоянии большевик, а кто не настоящий, рассудит истории, — высокомерно прервал Юрий.

— Долго ждать!

— И подождем!.. Подождем в обороне, пока твоя Бош поможет твоему Тарногродскому выпутаться из… истории…

— Слушай! — вспыхнул Леонид. — Ты председатель ревкома, который должен осуществить восстание, а ты…

Но все товарищи поторопились остановить Леонида:

— К порядку! Оставьте ваши споры! Время не ждет!

— К тому же, — добавил Гамарник, — мы должны иметь в виду еще и Центральную раду. У нее самое малое тысяч восемь в городе, а на подступах к городу… Нужно окончательно выяснить, не пойдет ли с нами Центральная рада, или мы, в самом деле, окажемся, как говорит товарищ Юрий, меж двух сил…

— Это одна сила! — закричал Леонид. — Генеральный секретариат — орган Временного правительства на Украине. Раз мы поднимаем восстание против Временного правительства, то, значит, и против Центральной рады!

— Но в таком случае… это еще восемь тысяч против нас? — констатировал Гамарник.

— Да! — сразу откликнулся Леонид. — Так и нужно считать заранее!

Все зашевелились:

— Войска Центральной рады это еще не Центральная рада: вон Затонский уверяет, что богдановцы выступят с нами…

— Да и войсковой съезд, согнанный Центральной радой, принял решение, направленное против Временного правительства и казачьего съезда!..

Пятаков поторопился сделать резюме:

— Итак, одну из противных сил нужно нейтрализовать. Мы должны еще раз попробовать договориться с Центральной радой, чтобы ее войска придерживались нейтралитета. А раз Центральная рада сама, не уверена в своих вооруженных силах, то я убежден, что…

Леонид насмешливо крикнул:

— Ну да! Ты договоришься! У тебя же там дружки: Петлюра, Грушевский, Винниченко… Те самые, которые вчера тебя с Затонским… выгнали из Центральной рады…

— Леонид! — застонал и вскочил Юрий Пятаков. — Я призываю тебя… Товарищи! — апеллировал он ко всем. — Я требую призвать товарища Леонида Пятакова к порядку! Иначе я сложу свои полномочии председателя — пускай он председательствует!

В эту минуту дверь открылась и в комнату быстро вошел Лаврентий Картвелишвили. Он сегодня дежурил по Совету рабочих депутатов и неотступно сидел у телефонного аппарата.

— Товарищи! — взволнованно сказал Лаврентий. — Мне кажется, что юнкера и казаки собираются перейти к агрессивным действиям. Взгляните, они уже вплотную подошли к ограде.

Все повернулись к окну. Тяжелая узорчатая чугунная решетка царского дворца, протянувшаяся от днепровской кручи до Александровской улицы, словно гроздьями была увешана фигурами в серых военных шинелях. Юнкера и казаки со всех сторон подошли к усадьбе царского дворца вплотную и даже просовывали винтовки сквозь ограду. С улицы доносился глухой гомон. Кто–то приоткрыл форточку, и в комнате стали слышны и отдельные восклицания:

— Долой совдепщиков!. Покончить с большевиками!.. — угрожали юнкера и казаки. — Пускай убираются к себе в Палестину!

Юрий Пятаков побледнел и поторопился прикрыть форточку.

— Спокойно, товарищи. Тут же Совет, тут помещаются все общественные организации: они ни посмеют… Да и комитеты меньшевиков и эсеров тоже здесь… Это только пьяное казачье и юнкерье. Мы можем спокойно заканчивать наши дела… Итак, — Пятаков окинул взором всех присутствующих, требуя внимания, — мы решаем принять тактику активной обороны. Теперь дело заключается в том, чтобы оборона наша был эффективной. Товарищ Леонид Пятаков был прав: прежде всего нужно наладить крепкие связи со всеми нашими районами, чтобы…

— Я бил неправ! — крикнул Леонид. — Я не предлагал налаживать оборону! Я за то, чтобы немедленно начинать восстание и налаживать боевые связи!..

— Пятаков! — стукнул кулаком по столу Пятаков. — Товарищи призвали тебя к порядку, и ты должен подчиняться партийной дисциплине!..

3

Боженко одним духом взлетел на четвертый этаж мавританского дома, на площадку перед квартирой Драгомирецких, — вот чертовщина, второй раз он попадает сюда, и каждый раз сломя голову, через десяток ступенек! У него даже дух занялся. Но только он замахнулся, чтобы застучать в дверь кулаком, как дверь растворилась: па пороге стоял Гервасий Аникеевич с медицинским чемоданчиком в руках.

— О! Василек! — скорее удивился, чем обрадовался доктор. — Ты же обещал зайти еще три месяца назад! Какая жалость, но я должен торопиться: меня вызывают к больному. Понимаешь, кровотечение из легких: Виноградный переулок, шесть, Иванов Андрей… гм… — Гервасий Аникеевич заглянул в записочку, — Васильевич, тридцать семь лет.

— Фу! — Боженко, кажется впервые за эти несколько минут, которые он мчался от царского дворца на Рыбальскую, перевел дыхание. — Позаботились все–таки… Молодцы хлопцы… Тогда пошли!

Он ухватил доктора Драгомирецкого за рукав и потянул вниз по лестнице

— Подожди! Подожди! — взмолился Гервасий Аникеевич. — Я не могу так!.. Я же не мальчик… А ты тоже от него?..

Но Боженко уже выпустил рукав доктора. Он смотрел через голову доктора на дверь его квартиры: на пороге стоял стройный юноша в синей косоворотке, но в офицерском галифе с красным кантом.

— Слушай… Гервасий, это же. видно, тот, твой второй… Владислав?

— Ростислав! — Доктор Драгомирецкий на миг заколебался, но сразу же взвесил: Василек ведь свой парень, друг детских лет и большевик, выступающий против войны. — Да, это он…

— Тот самый?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, дезертир?

— Гм!.. — Доктору Драгомирецкому было неприятно это слово вообще, а в приложении к собственному сыну особенно. — Ну, то есть тот, о котором я тебе рассказывал… война войне и вообще, понимаешь, все эти ваши антивоенные призывы.

Боженко прыгнул назад через десять ступенек на площадку и схватил за руку юношу, вышедшего прикрыть дверь за отцом. На человека с взлохмаченной бородой и огромным наганом на боку юноша посмотрел с удивлением и испугом: