Юрий Смолич - Ревет и стонет Днепр широкий

Кортеж выглядел импозантно. Впереди скакал всадник на белом коне. За ним — между двумя гайдамаками с длинными черными шлыками, с обнаженными сверкающими на солнце саблями — второй, чубатый, с непокрытой головой, держал длинное древко, на котором развевалась хоругвь малинового цвета. За ними еще кто–то на черном коне, и снова между двумя гайдамаками с саблями наголо — третий, без головного убора, с полощущимся на ветру длиннющим желто–голубым знаменем. А дальше — с полсотни гайдамаков во главе с командиром, который, вынув саблю из ножен, размахивал ею над головой, высекая из солнечных лучей молнии стальных вспышек. На белом коне впереди скакал Симон Петлюра.

Правда, до леса Петлюра ехал в фаэтоне — ведь в предыдущей деятельности театрального рецензентa и командира прифронтовых калокомпостных цистерн ему не так уж часто приходилось скакать верхом… Но на опушке леса Петлюра сошел с фаэтона, и ему подвели белого, Дубровского завода, жеребца: подарок Центральной раде от новоявленного в национальной элите мецената родного дела, заводчика–миллионера и владельца земельных латифундий на юге Украины, пана Балашова, теперь, собственно, — Балашова–Балашенко.

Прибыть на исторический национальный праздник в современном извозчичьем фаэтоне значило бы поступить, по меньшей мере, вопреки историческим традициям.

Собственно, возглавлять приветственную делегацию Центральной рады на съезд «вольных казаков», должен был, конечно, Винниченко: как самодеятельная, самооборонная, так сказать, милицейская организация «вольное казачество» должно было находиться под эгидой генерального секретариата внутренних дел. Но разве мог Петлюра допустить подобное? Он специально подстроил так, чтобы Винниченко из–за неотложных дел не смог отправиться в поездку. Во–первых, Петлюpa уже твердо решил: как только поступит из Франции обещанный золотой заем, «вольное казачество» перейдет на казеннoe содержание — следовательно, станет воинским соединением, подчиненным, разумеется, генеральному секретариату по военным делам. Во–вторых, Петлюра не мог допустить, чтобы в деле организации «вольного казачества» играл руководящую роль этот звенигородский атаман, педагог–юрист Юрко Тютюнник. Юрко Тютюнник был фигурой опасной. Правда, саму идею «вольного казачества» выпестовал именно Тютюнник, он же положил начало организации дела — поставил уже под винтовку первые шестьдесят тысяч верных идее национального возрождения бойцов. Но тем паче невозможно было оставлять это дело в его руках! Очень уж сильный это… соперник в борьбе за высшую власть в возрождаемом украинском государстве. Даже штаб–квартиру командования «вольного казачества» Петлюра непременно переведет отсюда, из далекого от Киева и слишком близкого к тютюнниковскому Звенигороду Чигирина — куда–нибудь поближе к столице, например в Белую Церковь: чем плохое место с точки зрения исторических традиций?

Петлюра пришпорил белого жеребца — о, этот балашовский жеребец тоже будет историческим! — и загарцевал: до Чигирина было уже рукой подать, и видно было, как с Замковой горы собравшиеся над обрывом люди махали шапками.

Тревожил Петлюру и потомок гетманского рода Павло Скоропадский. Во–первых, как бы этого последыша древней украинской знати да не потянуло снова к власти! Славных прадедов великих правнуки ничтожные!.. У них, у аристократов, в крови сидит эта тяга, к восседанию на самых что ни на есть верхах! К тому же, коль по совести сказать, то и предок–пращур — тоже не святой: изменник казацкого рода, первейший среди тех, кто пошел пресмыкаться перед Москвой! И потомок — такой же сукин сын — свитский генерал: род Скоропадских со времен царя Петра и до царя Николая так и оставался в камердинерах при русских царях! Разве та–кому верховодить чисто украинским казачеством? Того и жди — предаст, подлец, только и всего! К тому же богач, помещик, эксплуататор: плебейское сердце Петлюры никак не лежало к этому буржую! И, кроме всего прочего, генерал: а вдруг он действительно разбирается в военном деле? Ведь сразу же начнет кичиться своим армейским авторитетом. Нет, нет! Никакой это не кандидат в атаманы «вольного казачества»!

А впрочем, именно генеральское звание Скоропадского и заставило Петлюру дать наперед согласие на избрание Скоропадского атаманом над казачьими кошами всех губерний. Ведь генерал Скоропадский командовал в русской армии Тридцать седьмым корпусом, который не так давно, еще главковерxoм Корниловым, был переименован в Первый украинский: семьдесят тысяч штыков, и дислоцирован он в тылах Юго–Западного фронта, на южном фланге от Киева. Мощный заслон украинского войска на подступах к столице Украины был крайне необходим — на всякий случай и во всех случаях: если бы, скажем, пришлось оказывать сопротивление наступлению австро–немцев или, если бы, скажем, дело обернулось так, что, наоборот, лучше будет… открыть немцам Украинский фронт.

Вот оно как!

И Петлюра снова пришпорил коня. Белый скакун поднялся на дыбы, затем сделал широкий прыжок вперед и понесся вихрем.

Люди над обрывом подбрасывали вверх шапки и кричали «слава»: к ним спешил сам генеральный секретарь по военным делам, и наездник он был хоть куда — вы только посмотрите, какие номера откалывает!

Вцепившись в гриву коня, чтобы не упасть, с замершим от перепуга сердцем, Петлюра мчался по крутому спуску прямо на гору.

За ним по пятам, словно черти из преисподней, гарцевали гайдамаки из сотни его личной охраны под командованием сотника Наркиса.

И пока Петлюра скакал на гору, к гетманской усадьбе, он успел еще мобилизовать в памяти все свои знания из истории Украины: Чигирин трижды завоевывался татарами, трижды — турецким султаном, три раза — московской ратью, три раза — гетманом Самойловичем, два — Юрасем Хмельнитченком, два — Брюховецким, захватывала его и польская шляхта. А вот он, Петлюра, сейчас с ходу и одним махом завоюет гетманщину навсегда — без боя, даже без выстрела.

10

Но выстрел все–таки прогремел, и даже не выстрел, а целый залп: то пальнули в честь прибытия делегации Центральной рады все несколько сот делегатов съезда «вольных казаков».

От неожиданности Петлюра едва не выпустил повод и не вывалился из седла — кровь от лица отхлынула куда–то в пятки, и конь с перепугу рванулся прыжком вверх. Но это был уже как раз край плоской вершины горы, и потому этим скачком конь как бы оторвался от земли и птицей взлетел на плац, прямо в середину толпы людей.

Криками «слава» участники съезда приветствовали прибытие высокопоставленных гостей и, в частности, именно этот сногсшибательный, непревзойденный скачок: главный атаман, оказывается, был бравым конником, — кому же, как не ему, и надлежит в таком случае командовать войском?