Юрий Смолич - Ревет и стонет Днепр широкий

Чтение обвинительного акта, наконец, было закончено. Теперь опрашивали подсудимых: кто признает себя виновным, кто — нет?

Демьян поднялся и сказал:

— Виновным в том, что генералы сейчас прочитали, не признаю. А в том, что против войны и что за трудовой народ или за власть Советов, и что большевик в вопросах политики, — это признаю. По свободе совести…

Все семьдесят восемь подсудимых не признали себя виновными в измене родине. Но все признали, что против войны они были, есть и будут.

Затем помощники прокурора задали свои вопросы — общим числом триста три.

Председатель суда невидящим взглядом смотрел в окно. Каждый вопрос обвинения был ему известен заранее, а ответов обвиняемых он все равно не слышал: в зале шумели, переговаривались, смеялись или хлопали в ладоши, — он на это уже и внимания не обращал; в раскрытые окна вливался непрестанный шум с площади, вот уже несколько часов непрерывно гремел духовой оркестр, из конца в конец перекатывалось волной: «Bесь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…» А что должно быть «затем», этого генерал не мог себе представить. Очевидно, затем уже не будет больше ничего. Пропала Россия…

4

А «затем» было вот что.

Вердикт присяжных — представителей воинских частей фронта — на все триста три вопроса обвинения дал отрицательный ответ: нет!

Нет, не виновны!

Резюме суда о том, что обвиняемые признаны не виновными в предъявленных им обвинениях, уже никто и не слушал, да и невозможно было бы услышать: в зале гремело неумолчное «ура». Приказ — освободить оправданных подсудимых из–под стражи — некому было и отдать: стража, вложив сабли в ножны, разошлась сама. И уже все семьдесят восемь гвардейцев–повстанцев вдруг оказались высоко в воздухе — над головами людей: их подхватили на руки и понесли из зала на улицу.

Так, на руках людей, все семьдесят восемь и выплыли из дверей суда на площадь — и каждого толпа встречала новой волной аплодисментов и возгласами «ура». Знамена развевались, шапки взлетали вверх, откуда–то появились и цветы: их пригоршнями сыпали на оборванцев в лохмотьях — красные гвоздики и чернобривцы. Все три оркестра играли одновременно — может, и не в лад, но весело, раскатисто и громко. Люди обнимались и целовались, как на пасху. Люди танцевали на мостовой, как в праздник. Потому что и в самом деле это был праздник: пришла великая, желанная, но нежданная победа. Победил народ!

Героев–гвардейцев так и не опустили на землю. Так на руках и понесли их через весь город — они плыли над головами толпы, словно знамена. Да, в сущности, каждый из них и в самом деле был знаменем борьбы! Их поднимали высоко, чтобы всем было видно, и люди на тротуарах останавливались, смотрели, аплодировали и кричали «ypa! ”. И за этими живыми знаменами двинулась с площади вся масса народа: пошли оркестры, тронулись колонны заводских рабочих, замаршировали воинские части.

Это была и демонстрация, и парад–манифестация народного торжества, и она двинулась по Владимирской, затем по Бибиковскому бульвару, к помещению Коммерческого института.

В Коммерческом институте, большом актовом зале, в это время шло заседание Совета рабочих депутатов города.

И это тоже было необычайное заседание — до сих пор таких еще не было. Проходил первый пленум Совета вновь переизбранного состава — и большинство среди представителей других партий наконец завоевали большевики. Большинством голосов только что был избран председательствующий на пленуме — снова член партии большевиков впервые в истории Киевского совета председательствовать на пленуме должен был большевик.

В это время манифестация подошла к помещению Коммерческого института. И семьдесят восемь гвардейцев–гренадеров на руках людей вплыли в зал заседаний. Пленум стоя встретил их песней:

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас еще судьбы безвестные ждут…

Героям–гренадерцам так и не пришлось сойти на землю — их прямо посадили в кресла первого ряда перед президиумом.

Председательствующий объявил:

— Внеочередное слово предоставляется председателю солдатского комитета славного полка гвардейцев–гренадеров прапорщику Дзевалтовскому!

5

И Дзевалтовский поднялся на трибуну.

На суде ему так и не пришлось произнести свое последнее слово, и вот теперь он имел возможность сказать его здесь — перед народом.

Дзевалтовский смотрел прямо перед собой, и взгляд его был таким же напряженно–внимательным, как и тогда, когда он слушал обвинительный акт. Только теперь он видел перед собой уже не суд генералов, а суд народа. И приговор народный светился у всех в глазах: радость первой победы, готовность к борьбе, вера в победу.

Да, победа не может не прийти, раз на борьбу поднялся весь народ. Вот они сидят перед ним — борцы и первые победители, его друзья–однополчане. Вон Демьян Нечипорук заливается счастливым смехом. Не имеет значения, что победа, которой он добился, была только первой, совсем еще незначительной победой: теперь он будет драться до конца, до окончательной огромной победы. А впрочем, и первая его победа тоже не мала: он победил смерть…

И Дзевалтовский начал свою речь, она была совсем краткой:

— Товарищи! Мы бросили оружие, потому что не захотели воевать, не захотели быть пушечным мясом в чужой войне, не захотели быть орудием убийства в руках империалистов… Теперь мы возвратимся в свою часть и… непременно возьмем оружие в руки. Потому что теперь мы поведем нашу справедливую войну против паразитов и империалистов, поведем войну против старого мира рабства — за новый мир, который мы построим сами для самих себя! Мы пойдем в бой за власть Советов! Большевистских Советов! К оружию, товарищи!

Когда овация улеглась, пленум Совета перешел к очередному делу: выборы постоянного исполнительного комитета Совета.

В результате голосования в комитет прошли: четырнадцать большевиков, семь меньшевиков, шесть эсеров, три украинских социал–демократа и один бундовец.

Итак, в президиуме Киевского совета рабочих депутатов большевики тоже вышли, наконец, на первое место.

Тогда меньшевики, эсеры и бундовцы заявили, что подобное соотношение голосов в президиуме будет не парламентарным, ибо заранее предопределяет, что будут проводить лишь большевистские резолюции, и поэтому–де они снимают с себя полномочия членов исполкома.

Зал разразился хохотом, кто–то крикнул «ура!».

Семь меньшевиков, шесть эсеров и один бундовец встали со своих мест и направились к выходу. В зале поднялся невероятный шум — люди аплодировали, стучали ногами, выкрикивали оскорбления вдогонку уходящим. Василий Боженко вырвался на эстраду, встал перед трибуной, всплеснул руками и даже присел от хохота.