Христиан Вульпиус - Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников

Девицы смущенно переглянулись. В конце концов одна из них сказала:

— Мы в доме одни. Отца вызвали в Анкону, чтобы предать там преступника казни.

— Вы меня боитесь? — спросил Ринальдо.

— О нет! Нет, но…

— Пусть вопрос приличия вас не беспокоит.

— Ну, тогда заходите и удовольствуйтесь тем, что найдете у нас.

Они ввели его в тесную комнатку, принесли хлеб и сыр, инжир и яблоки, поставили на стол вино. Ринальдо пригласил девиц выпить с ним и, когда все выпили по два-три бокала, завел разговор:

— Сдается мне, вы в высшей степени хорошие девушки, и мне досадно, что вы, как я думаю, бедны. Я — благородный венецианец, и вот, жестоко поссорившись с соперником, к несчастью, убил его на дуэли. Поэтому бежал в этой одежде, чтоб изменить до неузнаваемости свой вид.

Тут он снял фальшивый нос, и девицы рассмеялись.

А Ринальдо продолжал:

— Есть у вас одежда для продажи?

— Кое-что найдется, — сказала старшая сестра.

— Покажите.

Девицы принесли одежду, что была в доме. Оказался среди прочего и довольно неплохой мундир. Его и выбрал Ринальдо. После чего они опять сели за стол и распили еще две-три бутылки.

Ринальдо спросил, где ему лечь, и девицы признались, что в доме есть всего одна постель.

— Придется нам ее разделить, — пошутил Ринальдо.

Девицы подтолкнули друг друга, захихикали. И старшая, улыбаясь, сказала:

— Это неприлично!..

Девицы принесли несколько подушек и пожелали гостю спокойной ночи. Сами же спали они мало.

Когда наступил день, все встали, позавтракали, и Ринальдо надел купленный мундир.

— Что и говорить! Теперь, когда вы надели мундир, сразу видно, что вы истинный кавалер, — сказала старшая.

А младшая сестра добавила:

— Переночуйте еще ночь у нас! Теперь, когда мы вас знаем, мы не будем разводить церемоний.

— Но и в церемониях заключена приятность, — возразил Ринальдо. — Будьте счастливы, милые девушки, и помните обо мне!

С этими словами Ринальдо покинул место своего ночлега, обошел Анкону, добрался до Поджо, где купил коня, и, не задерживаясь, поскакал к границе Папской области.

Терамо, город в области короля Неаполя, был первым, где Ринальдо остановился и отдохнул.

В Аквиле он купил себе несколько разных костюмов и взял в услужение молодого расторопного паренька, которого звали Антонио. После чего поскакал дальше и под именем графа Мандокини въехал в Неаполь.

В этом дивном городе он снял прекрасную квартиру, хозяева которой были люди приветливые, а из окна открывался вид на гавань.

Жил Ринальдо очень тихо, много читал, еще больше размышлял и даже писал стихи, писал музыку к стихам и пел их, аккомпанируя себе на гитаре. Так он проводил время.

Но мало-помалу его одолела скука, он начал чаще выходить из дома, посещал общественные парки, трактиры и рестораны, где прислушивался к разговорам. Не раз и не два он сам был — как Ринальдини — предметом этих разговоров, и тогда он совершенно спокойно тоже вставлял слово-другое.

Однажды какой-то приезжий сообщил, что в Ферраре схватили и бросили в тюрьму Ринальдини. И атаман с интересом прислушался к разговорам присутствующих. Благодаря всему этому он чувствовал себя в Неаполе с каждым днем увереннее.

Среди гуляющих в парках — всех их Ринальдо видел изо дня в день — его внимание привлек человек в мундире. Он был, по его собственным словам, корсиканцем, и окружающие величали его капитаном.

Человек этот нередко просиживал за стаканом шоколада полдня, не произносил ни слова, а когда с ним здоровались, отвечал только поклоном. Он всегда смотрел прямо перед собой и, казалось, погружен был в глубочайшие размышления. На него все обращали внимание, он же, казалось, не обращал внимания ни на кого, и никто не знал, чего от него можно ждать.

С этим незнакомцем Ринальдо намеренно пытался сблизиться. Но ему никак не удавалось его разговорить.

Однажды Ринальдо вступил с ним в беседу с большей настойчивостью, чем обычно.

— Уважаемый господин! — обратился Ринальдо к нему. — Извините, я хотел бы высказать вам свое мнение.

— Обо мне?

— Вы, видимо, истинный философ.

— Философом может быть каждый человек, если хочет им быть, и преуспеет в философии, ежели он действительно философ.

— В последнее я верю, в первое — нет.

— От каждого человека зависит, счастлив он или несчастлив. Каждый человек счастлив, если только действительно этого хочет.

— Но поскольку у каждого человека свои собственные понятия о счастье, — сказал Ринальдо, — то…

— То вы хотите знать, каковы мои? Мои понятия о счастье лежат несколько вне окружающего нас человеческого мира.

— Я не понимаю вас, капитан.

— Я так и думаю. В этом мире вообще нет и не может быть полного взаимопонимания. Любая беседа — сплошное недоумение, но это, пожалуй, и к лучшему, иначе она была бы столь же однообразной и утомительной, как монашеский хор. Лучшим, прекраснейшим единомыслием могут обладать лишь души и духи.

— Знаком вам мир духов? — осведомился Ринальдо.

— Так же хорошо знаком, как знакомы мне вы.

— Но я же никогда не видел вас до того, как попал в Неаполь.

— Не сомневаюсь. Я вижу вас здесь тоже в первый раз. Но, тем не менее, я вас знаю.

— Так, значит, вы — ведьмак. Кто сказал вам, кто я такой?

— Моя наука.

— Вы, стало быть, проникаете мысленным взором в тайны? Вы общаетесь с духами?

— Сейчас я разговариваю с человеком, который, как я надеюсь, исправился, — сказал капитан, поднялся, уплатил по небольшому счету и ушел. У Ринальдо не хватило смелости последовать за ним.

То, что Ринальдо оказался в затруднительном положении, легко понять. Он долгое время стремился ближе познакомиться с этим странным человеком, а теперь страстно желал никогда бы его не знать. Так у человека всечасно возникают желания, исполнение которых приносит ему нередко горькие треволнения, которых он не мог себе представить.

— Этот человек, — бормотал Ринальдо себе под нос, — знает, кто я. Раскрыть тайну моего имени, отдаться во власть этого чудака? Кто же сей странный смертный, который называет земное сообщество чуждым ему?

Несколько дней Ринальдо только и делал, что обходил подряд все бульвары, все общественные парки и погребки, но так и не встретил вновь этого жуткого, всезнающего человека. Это вызвало у него еще большую тревогу.

Он уже собрался было покинуть Неаполь, и тут в одно прекрасное утро увидел корсиканца на приморском бульваре. Тот сидел на скамье под статуей, прислонясь к ее постаменту. Глаза его обращены были к небу, а руки он сложил на коленях. Можно было подумать, что этот человек всецело поглощен молитвой.

Ринальдо остановился перед ним, не смея беспокоить его, исполненного умиротворения. Только время от времени покашливал, потом закашлял громче и в конце концов стал напевать мелодию известной песенки. Капитан не шелохнулся. Казалось, прислонясь в неземном экстазе к камню, он сам обратился в камень.