Христиан Вульпиус - Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников

— И этого тебе не дано. Тебя будут судить по законам уголовного права. У тебя нет доброй воли.

— Если я и правда был созданием твоего гения, почему же ты требуешь, чтобы сам я не рассуждал и только подчинялся?

— Считай, что это нужно, иначе я не требовал бы этого.

— В твоей мудрости я никогда не сомневался, зато должен признать, что величие и могущество твоей власти мне сомнительны.

— Об этом думай что хочешь. Но как же, полагаешь ты, прошел я, минуя часовых, сквозь замки и засовы в твою темницу?

— Да уж, поистине, не волшебством!

— Я этого и не говорил. Однако… Но зачем столь много слов? Пусть тебя отвезут в Мессину в телеге смертников. Твой въезд послужит для народа немалой потехой, а твоим благородным знакомым доставит много радости! Готов поспорить, что некая Дианора…

— Молчи, варвар! Ты подвергаешь меня пытке, хотя ни право, ни закон тебе этого не позволяют. Выведи меня отсюда, но…

— Ты знаешь мое условие?.. — осведомился старец.

— Я хочу умереть, — ответил Ринальдо.

Он повернулся лицом к стене. Старец ушел, и дверь опять была заперта.

На следующее утро Ринальдо вывели из темницы, чтобы везти дальше. Один из офицеров передал ему какой-то листок.

Ринальдо прочел:

«Ты выдержал испытание. Не сомневайся в помощи твоего друга».

Офицер взял листок обратно и удалился, не сказав ни слова. Ринальдо посадили на телегу, которую сопровождал усиленный конвой, и на ней повезли дальше.

Они целый день были в пути и ни с кем не столкнулись, а когда солнце уже зашло, въехали в узкую долину и едва добрались до середины, как с гор раздалось несколько выстрелов по конвою. А вскоре показались люди, с диким криком набросившиеся на волонтеров. Завязался яростный бой. Выстрелы следовали непрерывно один за другим, сабли звенели, и в конце концов солдат оттеснили от телеги и отогнали. Мулов подстегнули, телега быстро покатила по долине, и вот уже несколько храбрых молодцов прыгнули в телегу и освободили Ринальдо от пут. Два всадника подвели к телеге коня, пригласили Ринальдо сесть на него и следовать за ними, после чего помчались с ним прочь…

Они все дальше и дальше уходили в горы. Взошла луна и осветила тернистые тропы. Ехали рысью, не говоря ни слова, пока не добрались до заросшей кустарником площадки. Там всадники остановились, предложили Ринальдо сойти с седла, дали ему в руки дорожный мешок и, не говоря ни слова, умчались.

Напрасно кричал Ринальдо им вслед. Они не отвечали и вскоре скрылись из виду. Потом замер вдали и стук копыт, и Ринальдо остался в незнакомой глуши совсем один. Он поднял на плечо дорожный мешок и зашагал дальше.

Так он прошел порядочное расстояние и наконец увидел луч света. Он поспешил туда и подошел к одинокому дому какого-то отшельника. Тот вышел к нему навстречу с фонарем.

— Это ты? — крикнул отшельник и направил свет фонаря в лицо Ринальдо. — Я как раз собрался пойти тебе навстречу.

— Ты меня знаешь? — удивился Ринальдо.

— Старец из Фронтейи передал тебе привет! Он просит, чтобы ты переночевал у меня.

Ринальдо вошел с отшельником в скит, где гостя ожидали незатейливый обед и удобная постель. Ринальдо и его хозяин разговоров не вели, и атаман вскоре уснул, достаточно утомленный.

Когда он проснулся, то увидел, что у его постели сидит и читает книгу старец из Фронтейи.

— Ты долго отдыхал и, надеюсь, хорошо выспался. Уж конечно же лучше, чем в месте твоего последнего ночлега.

— Где же я? — спросил Ринальдо.

— Среди друзей, где ты останешься до тех пор, пока сможешь, не подвергаясь опасности, ехать дальше.

— А куда?

— Это следует обдумать. Ты выдержал испытание моей власти и моей дружбы, какой и заслуживает твоя стойкость. Ты свободен и ничем не связан, поступай по собственном усмотрению и желанию. Захочешь получить добрый совет, так обязательно получишь. Но его тебе не будут навязывать. Может, однако, так случиться, что тебе придется пробыть здесь неделю-другую, прежде чем тебе можно будет ехать дальше, не подвергаясь опасности, поэтому о тебе позаботились…

Старец вышел из комнаты, и тут же вошла Олимпия.

Она раскрыла объятия. Но Ринальдо лишь молча взирал на нее.

— Ты не хочешь приветствовать Олимпию? Не рад приезду сердечной подруги, что ради тебя добровольно сослала себя в эту глушь?

— Я восхищаюсь тобой?

— Одним восхищением не отделываются в подобном случае. Я могу требовать от тебя большего. Ты спасен, укрыт в безопасном месте, но почему же не выражаешь даже благодарности своим друзьям?

— Я благодарен вам сердечно за спасение, но… жив ли Луиджино?

— Он жив.

— А где Роза?

— Наверное, еще у Луиджино. Но я в этом не уверена. Если она не у Луиджино, так, значит, он позаботился, чтобы ее проводили к старцу из Фронтейи.

— А они, Луиджино и старец, знакомы?

— Почему же нет? Старец знает нас всех.

— Но знаем ли мы его? Он еще здесь?

— Он ушел, когда я вошла сюда, понимая, что ты в надежных руках.

— Почему принимает он участие в человеке, которого все преследуют?

— Потому что его тоже преследуют.

— Но это же не единственная причина?

— Более или менее, какое нам до этого дело? Достаточно и того, что мы пользуемся его всемогущей защитой.

— А он действительно всемогущ?

— Разве ты вчера это на себе не испытал? Без его помощи ты бы нашел свою гибель!

— Жизнь мне ненавистна. Вечно так скитаться по глухим местам и лесам, бежать от людей, бояться людей, а себя самого чаще всего презирать — все это невыразимо тяготит меня.

— Но разве Сицилия — весь мир? В плодородных долинах Корсики…

— О чем ты хочешь напомнить мне, Олимпия?

— О том, от чего тебе никогда не следует отрекаться.

— О, эти грезы…

— Должны стать реальностью. Обыимая тебя, я обнимаю освободителя Корсики!

— Но я еще не стал им!

— Ты должен, ты будешь им! Луиджино и мы, все желают этого. Все твои друзья — знакомые и еще не знакомые — рассчитывают на это.

— Не просчитайтесь, рассчитывая без хозяина!

— Твой могущественный покровитель, твой друг, старец из Фронтейи, тоже разделяет наше желание. А он и есть хозяин. Он — корсиканец. И твоя Олимпия тоже корсиканка.

— В Неаполе ты была генуэзкой. — Ринальдо усмехнулся.

— Времена меняются. Теперь я обрела истинное лицо, я — твоя нежная подруга и корсиканка. Я почитаю тебя как освободителя моего народа и как единственного истинного владетеля моего сердца… Я иду, чтобы заняться нашим небольшим хозяйством. Мы ни в чем не должны терпеть нужду.

— Вот до чего я в конце концов дожил, — говорил сам с собой Ринальдо, когда остался один, — узнал теперь, что я, при всей моей предполагаемой самостоятельности, всего-навсего безвольное орудие истинных или воображаемых планов хитроумных людей. Но терпение, они тоже узнают, что я есть на самом деле. И все же что хочу я предпринять? Не достаточно ли почетна моя роль? Моя гибель неминуема. Так не лучше ли мне найти свою смерть с оружием в руках, чем на эшафоте?