Луи Буссенар - Капитан Сорвиголова

Сестрица Бетие, часто оглядывавшаяся назад, заметила вдруг англичан, которые снова успели вскочить в седла.

— Кажется, погоня…

— Вот так штука! И, конечно, уланы! — воскликнула Гриэт. — Как охотно переколотил бы я их всех до одного!..

— Как ты думаешь, Поль, — спросила Бетие, она же Сорвиголова, — добредут коровы домой без нас?

— Доберутся! — коротко ответила Наати.

— Тогда позабавимся! Еще пять минут назад мы бы пропали, но теперь можно и подраться.

Вместо ответа Наати пронзительно свистнула. Услышав знакомый сигнал, головная корова пустилась в галоп и увлекла за собой все стадо, которое с грохотом снежной лавины помчалось к ферме.

Дорога круто поднималась в гору. Слева от нее высилась скала, в которой зияла расщелина шириной в два метра и высотой в метр. Это был вход в пещеру. Сестрицы забежали туда на секунду и, выйдя, встали плечом к плечу.

Уланы мелкой рысцой одолевали кручу. Утомленные кони едва плелись.

Пастушки легко могли бы удрать, однако не двигались с места и с любопытством поглядывали на всадников. Те заметили подружек и стали кричать, чтобы девушки спустились к ним.

Но юные крестьянки не удостоили улан ответом.

Тогда сержант, скакавший впереди, подъехал к пещере и, не слезая с коня, попытался обнять Гриэт.

— Сдавайтесь, плутовки, и марш за мной! — крикнул он.

И тут произошло непредвиденное. С невозмутимым спокойствием Гриэт, она же Фанфан, ухватила кавалериста за сапог и, приподняв без всякого видимого усилия, сбросила с седла.

Трах-тарарах! Раздалось бряцанье железа, прозвучала крепкая солдатская брань, и послышался стук копыт убегавшего коня, который, оставив сержанта вместе с пикой, саблей, ружьем и всем остальным достоянием улана, предоставил хозяина самому себе.

Девицы, внезапно «оттаяв», закатились неудержимым хохотом. Видимо, шутка показалась им очень забавной.

Уланы же, напротив, нашли ее весьма неуместной. С полдюжины их спешились и, наставив на бедняжек длинные копья, крикнули:

— Следуйте за нами, если не хотите, чтобы вас насадили на пики, как куропаток на вертел!

Шесть остроконечных копий угрожающим полукругом вытянулись перед девушками на расстоянии лишь одного метра. От рассвирепевших солдат всего можно было ожидать!

Сброшенному с коня сержанту удалось наконец выпутаться из доспехов и присоединиться к остальным. Он полагал, что более высокий чин дает ему право орать громче и ругаться грубее своих подчиненных.

Между тем пастушки, как хорошо срепетированный ансамбль, отступили на шаг к пещере, вытянули вперед носки левых ног, поставили каблуки правых ног под углом к левым, извлекли откуда-то винтовки и мгновенно и ловко прижали приклады к плечу. Вся эта изящная пантомима была проделана буквально в течение трех секунд. Раз! Два! Три!.. — как на ученье.

На войне следует быть готовым решительно ко всему. Но бывают ситуации, предугадать которые выше человеческих возможностей. И совсем не трудно представить себе состояние кавалеристов, когда на их глазах три молодые девушки превратились вдруг в грозных воителей. Пика вообще не идет ни в какое сравнение с винтовкой, ну а когда приходится действовать в пешей схватке и бить ею снизу вверх, и вовсе беда: движения скованны, моральное состояние отвратительно. Даже наиболее храбрые повинуются при подобных обстоятельствах инстинкту самосохранения, подсказывающему бежать без оглядки от смертельной опасности, если, конечно, страх не успел еще парализовать несчастного копьеносца.

Так случилось и на этот раз. При виде девиц, действовавших с выучкой настоящих солдат, уланы растерялись: о, эти пастушки, оказывается, совсем не такие дубины! Правда, потрясение длилось не более двух секунд, но и столь малого времени оказалось для маузеровских винтовок более чем достаточно.

— Паф! — сверкнули три огненных языка, и поднялся легкий дымок. И тотчас же: паф! — еще три выстрела, слившиеся, как и первые, в один.

Шесть пуль за две секунды — ужасно!

Ментики [124] Ментик — короткая накидка с меховой опушкой. пораженных в упор противников порыжели от ружейного пламени, пики грохнулись на землю. Простреленные навылет, бедолаги судорожно взмахнули руками, зажимая ими раны, нанесенные «гуманными снарядцами». Сержанту свинец угодил в самое сердце, и он тут же свалился ничком. Один из улан пробежал с дико блуждавшим взором и неистовым воплем чуть ли не пятьдесят метров и только затем, покачнувшись, упал, извергая потоки крови. Другие же, пошатываясь, рухнули навзничь, не проделав и нескольких шагов.

Шестеро — более половины отряда — уже на земле!

Сорвиголова сдержал злобную усмешку, промелькнувшую было на его губах, и зычно, несообразно с его женским нарядом, гаркнул:

— Долой оружие, мошенники! Я — Брейкнек!.. Слышите?.. Сдавайтесь!

Но кавалеристам, а их оставалось еще пятеро, казалось чудовищной нелепостью быть плененными какими-то карикатурными, несмотря на весь внушаемый ими ужас, солдатами. Уланы построились в два ряда, отделенных один от другого метрами шестью. Двое воинов, вставших впереди, вздыбили лошадей. Однако данный прием, хорошо знакомый всем конникам, годен был разве лишь на то, чтобы привести в замешательство новичков, но отнюдь не таких испытанных бойцов, как наши молокососы. Грянули еще два выстрела, и, пораженные в голову, всадники замертво соскользнули с седел.

Находившиеся во втором ряду трое англичан, всерьез перепуганных, решили улепетнуть. Однако, прежде чем перейти в галоп, им пришлось бы сделать крутой поворот и пробраться по узкой тропе между двумя глубокими оврагами. И неизвестно, чем бы завершилась вся эта эпопея, если бы не донесшийся внезапно из долины оглушительный грохот взрыва, от которого почва задрожала, как при землетрясении.

— Водохранилище взорвано! — раздался повелительный голос Сорвиголовы, перекрывший далекий шум. — Это сделали мы… Да, мы одни!.. Сдавайтесь же, гром и молния, пока не поздно!

— Сдаемся! Сдаемся!..

— Отлично!.. Бросить оружие! Спешиться! Руки вверх!.. А вы, Фанфан и Поль, возьмите этих плутов на мушку и при малейшем подозрительном движении стреляйте их, как зайцев.

Уланы, осознавая всю унизительность своего положения, все же вынуждены были покорно исполнить приказ Жана, и только один из них не без достоинства произнес:

— Хоть и в плену, но мы солдаты, а не мошенники, и вам не следовало бы нас оскорблять!

Командир молокососов с пылающими от гнева глазами, с исказившимся лицом, страшный, несмотря на свое шутовское одеяние, приблизился к поверженным противникам:

— Да как вы смеете говорить об уважении к военнопленным! Или это не вы грабите фермы, предаете огню нивы, убиваете женщин и детей и подвергаете попавших к вам в руки бойцов-буров жестокой и позорной пытке, именуемой вами охотой на кабана?! Вы — палачи, позорящие свои мундиры, бандиты, которых следовало бы беспощадно истребить всех до единого! У вас нет никакого права называть себя солдатами! Вы всего-навсего — уланы Колвилла, верные подручные этого убийцы в звании майора!