Луи Буссенар - Капитан Сорвиголова

Майор взглянул на часы и с невозмутимым спокойствием процедил сквозь зубы:

— В вашем распоряжении осталось четыре минуты.

К майору приблизился старик. Догадавшись по властному тону Колвилла, что он и есть начальник, высокий старец низко склонился перед англичанином.

— Коснись это меня одного, — пролепетал он дрожащим голосом, — я бы не просил вас. Я бы сказал вам: возьмите мой старый скелет и потешайтесь над ним сколько угодно… Но эти женщины и дети они же не причинили вам никакого вреда. Пощадите их ради всего святого… ради вашего Бога, которому молимся и мы! Пощадите, умоляю вас!

— Осталось три минуты! — прервал его майор. — Вы теряете понапрасну драгоценное время, милейший: приказ королевы исполняется беспрекословно.

— Не может быть, чтобы ваша королева приказала истреблять людей! Она ведь женщина, она — мать. Сжальтесь же над нашими женами, сжальтесь над детьми!.. Никогда еще я не склонял головы перед человеком и если и преклонял колени, то только перед Богом… А вас умоляю на коленях! Заклинаю вас всем, что у вас есть дорогого на свете, вашей честью солдата, сжальтесь, сжальтесь!

И благородный старец, решившийся ради спасения семьи на это величайшее унижение, тяжело упал на колени, простирая к майору дрожащие руки. Из его потухших глаз брызнули слезы и заструились по седой бороде. Несколько солдат, сердца которых еще не совсем очерствели от грабежей и насилия, отвернулись, чтобы скрыть свое волнение. У остальных это зрелище вызвало взрыв мерзкого смеха.

Майор молчал. С непринужденностью баловня судьбы он высвободил ногу из левого стремени, подле которого стоял на коленях старик, и нанес горемыке страшный удар сапогом по лицу.

Искалеченный старец свалился подле трупика младенца. Из его рассеченных ударом губ и носа хлынула кровь.

Двор огласился негодующими и скорбными воплями женщин:

— Проклятые!.. Палачи!.. Убийцы!..

А Колвилл хохотал, полагая, видно, что выкинул отличную штуку. Потом, снова взглянув на часы и небрежно опуская их в карман, заметил:

— Ну, три минуты уже истекли.

Минутой больше или меньше — какое это имело значение для несчастных, которые знали, что все мгновения их жизни уже сочтены.

Женщины вновь окружили улан. Бледные, трепещущие от гнева они поносили солдат, грозили им своими слабыми кулаками, порывались даже их бить. Солдафоны отвечали громким гоготом, ругательствами и плоскими казарменными шуточками.

— Поднять коней! — скомандовал Колвилл.

— Гип-гип… ур-ра! — заорали уланы, пришпоривая лошадей.

И хорошо выдрессированные животные ринулись на толпу сокрушенных горем женщин. Смятение охватило бедняжек. Одни ползли по земле, изувеченные железными подковами разгорячившихся скакунов, другие бежали по двору, стараясь спасти исходивших криком детей.

— Отстегнуть пики!.. — скомандовал Колвилл, обнажив свою шашку. — А ну-ка, мальчики, подколите мне всех этих маток вместе с их поросятами! Что за великолепная игра — «охота на кабана»! Будет о чем вспомнить!

Повинуясь гнусному приказу, уланы взяли пики наперевес и бросились на женщин с криками:

— Ур-ра!.. Ур-ра!.. Подколем свинью! Подколем свинью!

К старцу вернулось сознание. Он с трудом поднялся. Его ноги дрожали и подкашивались, лицо было окровавлено, изо рта текла алая струйка. Слабеющим уже голосом он бросил в лицо убийцам:

— Подлецы, будьте вы прокляты!

Колвилл взмахнул шашкой, и тяжелое лезвие со свистом резака обрушилось на голову старца и раскроило ее до самого рта.

— Черт возьми! Ну и ручища у вас, майор! — восхищенно воскликнул лейтенант, ехавший рядом со своим командиром.

— Да и лезвие не из плохих, милейший, — ответил майор, явно польщенный похвалой.

Кавалеристы яростно преследовали исколотых пиками женщин. Опьянение кровью, от которой подчас хмелеют сильнее, чем от вина, туманило их рассудок и толкало на возмутительные по своей свирепости поступки.

Одной из первых упала прародительница. Ее грудь раскроил целый пучок пик, вонзившихся одновременно и сбивших старую женщину с ног. Маленькая белокурая девочка, служившая поводырем своему дедушке, была буквально вздернута сержантом на пику. Резким рывком копья назад изувер сбросил малютку на землю, где она продолжала биться в предсмертных муках.

Женщины падали одна за другой, истерзанные умелыми руками опытных палачей, отлично знавших, как наносить удары, от которых неизбежно погибают, но не сразу, а лишь после страшных мучений. Вскоре с женщинами было покончено: некоторые умерли, остальные находились при последнем издыхании. Кони то и дело спотыкались об их окровавленные тела, валявшиеся по всему двору.

Теперь пришел черед нескольких обезумевших от страха ребят.

— Ур-ра… Подколем свинью!

Новый бросок бандитов. Последний. Дети убиты. Истребление завершено.

Но неужели злодейство так и останется безнаказанным? Неужели не явятся мстители?

Вложив в ножны шашку, Колвилл приказал трубить сбор. Уланы быстро выстроились по взводам и замерли в ожидании распоряжения, содержание которого они предугадывали.

— А теперь, мальчики, — обратился к ним майор, — позабавьтесь иллюминацией. Подпалите-ка все эти лачуги. Исполнять!

Убийства, потом поджог — в глазах озверелых лиходеев это вполне естественный ход вещей. И, чтобы участвовать в потехе, во дворе собрался весь отряд: англичане настолько были уверены в своей безопасности, что не выставили даже дозорных.

— Ура! Да здравствует майор! — заорал сержант.

— Действуйте, мальчики, действуйте!.. — начал было командир улан.

Но дружный залп прервал его речь. Колвилл подпрыгнул в седле, закачался и грузно рухнул с коня, ударившись головой о землю.

Это явились мстители и защитники обездоленных, но, увы, уже после свершившейся трагедии!

За первым залпом последовал второй, длинный, прерывистый, а затем — и третий.

Опытное ухо солдат тотчас же распознало в убийственной пальбе мастерство отборных стрелков. Уланы похолодели от ужаса. Их строй, поредевший от града пуль, мгновенно распался. Взбесившиеся кони опрокидывали всадников. Охваченные ужасом, уланы попытались обратиться в бегство, но было поздно: над стеной фермы показался длинный ряд маузеровских винтовок. И молодой негодующий, пылкий голос крикнул:

— Ни один из этих бандитов не должен уйти! Огонь!..

Снова раздалась частая, беспощадная пальба.

Стреляли более сотни буров, этих чудесных снайперов, о которых можно было смело сказать, что ни одна их пуля не пропадала даром, каждая несла смерть врагу. Несколько каким-то чудом уцелевших улан метнулись в панике к воротам, но наткнулись там на тройной ряд винтовок.

— Огонь! — прозвучал тот же звеневший от гнева голос.