Саймон Скэрроу - Орел и Волки

Макрон удивленно разглядывал юного дуралея, но тормошить его не стал. По правде сказать, он испытывал при виде этого проявления слабости своего рода удовлетворение. Конечно, он совсем недавно от всего сердца поздравил Катона с новым званием, однако внутри себя все же считал, что его собственный опыт стоит намного большего, чем пусть даже ярко выраженные способности еще мало чего повидавшего человека. Нет, парень, разумеется, прослужил пару лет под Орлами, он, безусловно, смел и находчив — и, кстати, проявил это в самых отчаянных обстоятельствах, но ему ведь при всем при том еще не стукнуло и двадцати.

Даже в колышущемся оранжевом свете лицо юноши было безукоризненно гладким, не то что обветренные, задубелые, покрытые шрамами и морщинами физиономии старых служак, и недалеко ушедший от них в этом смысле Макрон испытал что-то вроде отцовской нежности, прежде чем запил это чувство добрым глотком пива, а после еще раз обвел помещение взглядом. Тревога и напряжение буквально висели в воздухе, а знатные бритты уже разбились на две примерно равные группы, прячущиеся в дальних, затененных углах просторного зала.

«А ведь не исключено, что парень прав, — угрюмо подумал Макрон. — Возможно, худшее еще впереди».

— Подъем! Просыпайся, центурион! Хватит дрыхнуть!

— Что? Что случилось?

Катон встрепенулся, когда чья-то рука резко встряхнула его за плечо. Глаза разлепились, он вскинулся и увидел склонившегося над ним трибуна Квинтилла. Макрон позевывал с заспанным видом, но он уже был на ногах, хотя зал за ним представлял собой сонное царство. Пламя в жаровнях почти угасло, и лишь от едва тлеющих угольков исходило красноватое слабенькое свечение, позволявшее различить на раскиданных всюду охапках соломы темные фигуры спящих людей.

— Проснулся, Катон? — спросил Квинтилл.

— Так точно, командир. Да. — Катон потер глаза. — Долго я спал?

— Скоро рассвет.

— Рассвет?

Вся сонливость мигом слетела с Катона, сменившись злостью на собственную расхлябанность. Макрон, увидев, как сердито наморщился лоб паренька, ухмыльнулся. Квинтилл выпрямился и устало почесал щетину на подбородке.

— Нам надо поговорить. Ступайте за мной.

Трибун резко повернулся и зашагал к царской спальне. Катон вскочил и вместе с Макроном поспешил следом. Телохранители расступились, пропуская в покои Верики римлян, и снова сомкнулись, едва дверь закрылась. Оказавшись в опочивальне, все трое непроизвольно воззрились на лежавшего под покрывалами старика. Он не шевелился, было лишь слышно слабое, хриплое, но размеренное дыхание.

— Что нового? — спросил Квинтилл.

Лекарь, сидевший на табурете рядом с кроватью, покачал головой:

— Он не приходил в сознание, командир.

— Как только в его состоянии произойдет перемена, к лучшему или к худшему — все равно, тут же мне доложи. Понял?

— Так точно, командир.

Квинтилл махнул центурионам рукой и направился в зал для приемов. Не считая большого стола, скамеек и резного деревянного трона, там было пусто.

— Садитесь, — распорядился Квинтилл, потом прошел к трону и без малейших колебаний уселся.

Макрон переглянулся с Катоном и поднял брови. Квинтилл оперся на стол локтями и свел пальцы домиком.

— Кажется, я убедил совет провозгласить Тинкоммия новым наследником Верики.

— Но, разумеется, мы все надеемся, что Верика выживет, — пробормотал Макрон, не убежденный в верности принятого решения.

— Это вне всяких сомнений, — кивнул трибун. — Он лучшая гарантия мира между Римом и атребатами.

— С Тинкоммием, командир, тоже все будет как надо, — заметил Катон.

— Надеюсь. — Квинтилл сжал ладони. — Но если случится худшее и Верика все же умрет, нам нужно будет действовать молниеносно. Всех, кто попытается выступить против нового государя, следует взять под стражу и запереть в нашем лагере, пока Тинкоммий не утвердится во власти.

— Ты полагаешь, командир, что за Артаксом стоят еще люди? — спросил Катон.

— Не знаю, что и сказать. Вот уж никак не думал, что он так поступит.

— Правда? — удивился Катон. — Почему же?

— Да потому, что он был на жалованье у Плавта, и я сомневаюсь, чтобы командующего порадовало известие о ненадежности его вложений.

— Артакс — наш агент? — изумился Макрон. — То есть он, конечно же, негодяй и все прочее, однако с виду всегда казался прямым человеком.

— Очевидно, это поверхностное впечатление, центурион. Факты говорят, что он был даже и не агентом, а коварным двурушником, — уточнил Квинтилл. — Или, по крайней мере, стал таковым под давлением обстоятельств. А возможно, то, что его объявили наследником Верики, просто ударило ему в голову, и он стал действовать сам по себе.

— Не исключено, командир, — пожал плечами Катон. — Лично я ему никогда не доверял. И боюсь, он не последний из бриттов, которых нам следует опасаться. Думаю, с уходом со сцены Верики можно ожидать определенного брожения в городе, касающегося наследования престола. Наверняка кто-то заявит, что Тинкоммий еще слишком молод и неопытен для управления целой страной. А кто-то, надо думать, и сам поглядывает на трон.

— Некоторые знатные атребаты могут воспротивиться воле совета, — согласился Квинтилл. — А кое-кто даже, если Верика уйдет в иной мир, возможно, решится поднять оружие против нового государя. Но с такими быстро разделаются ваши когорты. — Губы трибуна изогнулись в усмешке. — Ваши… э-э… Волки и Вепри.

Катон насмешку проигнорировал, слишком ошеломленный сутью обрисованной перспективы. Холодок нехорошего предчувствия пополз вверх по его шее к затылку.

— В нынешней ситуации, командир, это так просто не пройдет. Ты сам видишь, как тут все складывается: племя практически начинает раскалываться пополам. Наше вмешательство может усугубить положение.

— Не драматизируй, центурион. У тебя под рукой не какой-нибудь сброд, а солдаты. И они сделают то, что им скажут. Или, может быть, ты боишься, что не сумеешь призвать их к порядку? Что ж, это можно понять. Командование — удел настоящих мужчин, ты же пока еще почти мальчик. А с тобой что, Макрон? Твои-то люди тебе подчинятся?

— Так точно, командир, подчинятся. Поскольку знают, что мне лучше не перечить.

— Вот это по-боевому! — удовлетворенно кивнул трибун. — Рад слышать, что здесь все-таки есть командир, на которого можно положиться.

Катон во все глаза смотрел на трибуна, силясь подавить в себе гнев и пытаясь понять: оскорбили его или походя щелкнули по носу. В конце концов он решил хранить ледяное спокойствие, необходимое в схватке с врагами, раз уж трибун держит себя с ним как враг.