Уилбур Смит - Власть меча

– Спокойной ночи, Шаса, – сказала она, оставаясь холодной и чопорной, пока он не вышел из комнаты и она не услышала его унылые шаги в коридоре. Только тогда ее плечи поникли.

– О мой дорогой, мой малыш, – прошептала она. Неожиданно впервые за многие годы ей захотелось чего-нибудь успокоительного, одуряющего. Она подошла к массивному шкафу, достала тяжелый графин, налила коньяку и пригубила. Спиртное перцем обожгло язык, от паров на глазах выступили слезы. Сантэн проглотила коньяк и отставила стакан.

«Это не очень поможет», – решила она и направилась к столу. Села в мягкое кресло и почувствовала себя маленькой, хрупкой, уязвимой. Для Сантэн это ощущение было совершенно чуждым, и она испугалась.

– Вот оно, – прошептала Сантэн. – Он становится мужчиной. – Она вдруг почувствовала ненависть к девчонке. – Грязная шлюшка. Он еще не готов для этого. Она слишком рано выпустила демона, демона крови де Тири.

Сантэн была хорошо знакома с этим демоном, ведь он всю жизнь преследовал ее. Эта дикая, страстная кровь де Тири.

– О мой дорогой!

Она потеряет частицу его души, уже потеряла, поняла Сантэн. Одиночество набросилось на нее, как прожорливый зверь, который все эти годы поджидал в засаде.

Только двое мужчин могли скрасить ее одиночество. Отец Шасы – но он погиб в своей хрупкой машине из ткани и дерева, пока она беспомощно стояла и смотрела, как он обугливается и горит. Второй мужчина одним жестоким, бесчувственным поступком навсегда отдалился от нее. Майкл Кортни и Лотар Деларей… оба для нее сейчас мертвы.

С тех пор были любовники, много любовников. Короткие непрочные связи, ощущаемые только на уровне плоти, простое противоядие против кипения ее крови. Никому из них не было позволено проникнуть в глубины ее души. И вот теперь чудовище одиночества прорвалось сквозь эти охраняемые врата и разорило ее тайное укрытие. «Если бы только был кто-нибудь, – жаловалась она, как делала раньше только раз в жизни, когда родила златовласого Лотарова ублюдка. – Мужчина, которого я могла бы любить и который любил бы меня». Она наклонилась вперед в большом мягком кресле и взяла фотографию в серебряной рамке – ее она брала с собой всюду, куда бы ни поехала. Сейчас она принялась разглядывать лицо молодого человека в группе летчиков. Впервые она заметила, что за эти годы фотография поблекла и черты Майкла Кортни, отца Шасы, начали расплываться. Она смотрела на красивое молодое лицо и отчаянно старалась сделать картину в памяти более ясной и четкой, но та, казалось, еще больше расплывалась и отступала.

– О Майкл! – прошептала она. – Это было так давно. Прости меня. Пожалуйста, прости. Я пыталась быть сильной и смелой. Пыталась ради тебя и твоего сына, но…

Она снова поставила рамку с фотографией на стол и подошла к окну. Посмотрела в темноту. «Я потеряю свое дитя, – подумала она. – И однажды останусь одна, старая и уродливая… Мне страшно».

Она обнаружила, что дрожит, и обхватила себя руками. Ее реакция была быстрой и однозначной.

«На пути, который ты для себя выбрала, нет места слабости и жалости к себе. – Она собралась с силами и стояла одна, маленькая и прямая, в темной тихой комнате. – Надо идти вперед. Нельзя повернуть назад, нельзя спотыкаться. Ты должна идти до конца».

– Где Стоффель Бота? – спросил Шаса у старшего надзирателя дробилки, когда гудок возвестил начало ланча. – Почему его нет?

– Кто знает? – пожал плечами надзиратель. – Я получил записку из главной конторы о том, что он не придет. Там не говорится почему. Может, его уволили. Не знаю. Да мне все равно. Это был дерзкий ублюдок.

Остальную часть смены Шаса пытался заглушить чувство вины, сосредоточившись на потоке руды в валках.

Однако у входа в дробилку его остановили.

Мозес, старший с участка выдерживания, остановился перед Пресвитером Иоанном и взял его за голову.

– Я вижу тебя, Хорошая Вода, – сказал он своим мягким глубоким голосом.

– О, Мозес. – Шаса радостно улыбнулся, на мгновение забыв о неприятностях. – Я хотел зайти к тебе.

– Я принес книгу.

Мозес протянул ему «Историю Англии».

– Ты не мог прочесть ее, – возразил Шаса. – Не так быстро. На это нужны месяцы.

– Я не смогу прочесть ее, Хорошая Вода. Я ухожу с шахты Х’ани. Уезжаю завтра утром на грузовике в Виндхук.

– О нет! – Шаса свесился из седла и схватил его за руку. – Почему ты хочешь уйти, Мозес?

Подавляя чувство вины, Шаса сделал вид, что ни о чем не подозревает.

– Не мне хотеть или не хотеть. – Мозес пожал плечами. – Завтра на грузовиках уезжают многие. Их отобрал Доктела, а леди твоя мать объяснила причины и выдала всем месячную зарплату. Такой человек, как я, не задает вопросов, Хорошая Вода. – Он улыбнулся печальной и горькой улыбкой. – Вот твоя книга. Возьми.

Шаса оттолкнул книгу.

– Это мой подарок тебе.

– Хорошо, Хорошая Вода. Сохраню на память о тебе. Оставайся в мире.

Он отвернулся.

– Мозес, – позвал Шаса и не знал, что говорить дальше. Он порывисто протянул руку, и овамбо отступил на шаг. Белый человек и черный человек никогда не пожимают друг другу руки.

– Иди с миром, – настаивал Шаса, и Мозес украдкой огляделся, прежде чем принять его руку. Кожа у него оказалась странно прохладной. Шаса подумал, у всех ли черных так.

– Мы друзья, – сказал он, продлевая рукопожатие. – Верно?

– Не знаю.

– Как это?

– Не знаю, можем ли мы быть друзьями.

Он осторожно высвободил руку и отвернулся. И не оглядывался на Шасу, огибая ограду и уходя в поселок.

Колонна тяжелых грузовиков двигалась по равнине; машины шли с большими интервалами, чтобы не попасть в пыль, поднятую предыдущим грузовиком. Пыль высоко поднималась в нагретом воздухе, как желтый дым пожара в широкой полосе буша.

В кабине первого грузовика сидел Джерард Фьюри; его живот, прижатый рулем, свисал на колени; пуговицы были расстегнуты, оставляя открытой ямку пупка. Каждые несколько секунд Фьюри поглядывал в зеркало заднего обзора.

Грузовик был нагружен пожитками и мебелью семей, черных и белых, которых отправляли с шахты. На этом грузе сидели невезучие владельцы. Женщины, повязанные от пыли шарфами, прижимали к себе детей, когда грузовик подскакивал и раскачивался на неровной дороге. Старшие дети устроились среди багажа.

Фьюри протянул руку и немного поправил зеркало, чтобы лучше видеть девушку. Она сидела, зажатая между старым ящиком из-под чая и поношенной сумкой из искусственной кожи. Под спину она подложила свернутое одеяло и дремала; ее светловолосая голова поднималась и опускалась в такт движению грузовика. Одно ее колено было чуть поднято, короткая юбка задралась, во время сна колено отодвинулось в сторону, и Фьюри увидел панталоны с розами, обтягивающие гладкие юные бедра. Но вот девушка встрепенулась, сдвинула колени и повернулась.