Саймон Скэрроу - Орел-завоеватель

— И что ты хочешь этим сказать, центурион? Что Альбин продает предназначенное для армии оружие на сторону?

— Сомневаюсь, командир.

Такое и впрямь казалось маловероятным. С чего бы старой, известной кузнице, богатеющей на прямых поставках оружия легионам, рисковать своей репутацией, продавая мечи диким островитянам? Центурион пожал плечами, потом продолжил многозначительным тоном:

— Изготовители вообще вряд ли знают про здешние племена. Боюсь, ответ на наш вопрос нужно искать ближе к нам.

— Ты хочешь сказать, среди снабженцев, военных или гражданских чиновников?

— Может быть.

Веспасиан посмотрел на него:

— И, как я понимаю, ты хочешь, чтобы я с этим разобрался?

— Я солдат, командир, — твердо ответил центурион. — Я действую согласно полученным приказам и сражаюсь с тем, на кого укажут. А это дело не имеет никакого отношения к солдатской службе. Оно отдает политикой и заговорами, командир.

— Ты хочешь сказать, что разобраться в этом следует именно мне.

— Как по рангу положено, командир.

Ссылка на ранг подразумевала не только воинский чин, но и сословие, к которому принадлежал Веспасиан, поэтому, если ему и хотелось возразить, он вынужден был сдержать свой порыв. Центурион, как ни крути, прав. Этот человек большую часть своей жизни прослужил под орлами и, несомненно, питал здоровую неприязнь к политическим козням того привилегированного сословия, к которому, как правило, принадлежали все командиры верхнего эшелона. Веспасиан, всегда стремившийся завоевать уважение и любовь своих подчиненных, был уязвлен, особенно уязвлен таким отношением к нему со стороны опытного и проверенного годами суровой службы солдата. Он-то надеялся, что они уже доверяют ему, но у них явно имелись свои резоны недолюбливать аристократов. Скажем, сегодняшнее фиаско на болоте явилось результатом непродуманных приказов главнокомандующего, но солдаты в первую очередь будут винить во всем своего легата.

И тут уж ничего не поделаешь: не может же он позволить себе объяснять всем и каждому, что вынужден подчиняться приказам точно так же, как и они. Высокое командное положение помещало человека в центр неразрешимой дилеммы: перед высшим командованием он нес ответственность за действия своих подчиненных, а перед этими подчиненными отвечал за приказы, которые вынужден был им передавать. Никакие отговорки не были бы приняты ни теми ни другими, и попытка оправдаться вызвала бы лишь унизительное презрение и неприязнь как со стороны вышестоящих, так и со стороны подчиненных.

— Я займусь, центурион. Ты свободен.

Центурион удовлетворенно кивнул, отсалютовал и зашагал к своим людям, постепенно скрываясь в сумраке. Веспасиан проводил его взглядом, сожалея, что позволил этому человеку стать свидетелем своей растерянности. В таких вопросах нужно проявлять стоицизм. Кроме того, упрекнул себя легат, во всем этом присутствует аспект куда более важный, чем обидное недоверие одного из младших командиров. Обнаружение этих мечей вкупе с тем, что и раньше его людям приходилось сталкиваться с бриттами, имевшими римское оружие и снаряжение, и впрямь наводило на тревожные размышления. Конечно, каждый такой случай в отдельности можно списать на обычное мародерство, но от рассказа о целом отряде варваров с римскими пехотными клинками просто так не отмахнешься. Кто-то снабжает врага оружием, предназначенным для легионов. Кто-то, располагающий деньгами и сетью агентов, способных обеспечивать тайное перемещение значительных его партий на большие расстояния. Но кто?

— Вот подходящее местечко, — сказал Вителлий декуриону. — Мы остановимся и чуток отдохнем. Можешь напоить лошадей.

Колонна пленных и их конная стража добрались до того места, где тропа вместе с узкой речушкой ныряла под сень небольшой рощицы.

— Здесь, командир?

Декурион с подозрением посмотрел на темневшие со всех сторон заросли и, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более тактично, уточнил:

— А разумно ли останавливаться в таком месте?

По правде сказать, если место и было для чего-нибудь «подходящим», то только для засады или побега конвоируемых дикарей, и ни один здравомыслящий командир никогда не выбрал бы его для привала.

— А разумно ли с твоей стороны сомневаться в моих приказаниях? — резко ответил Вителлий.

Декурион быстро повернулся в седле и наполнил легкие воздухом:

— Колонна — стой! Привал!

Он приказал пленникам сесть и велел охране, быстро меняясь, позаботиться о своих лошадях, тогда как Вителлий спешился, привязал коня к дереву у пролегавшей вдоль речушки тропы и сказал:

— Приведи ко мне вождя варваров. Думаю, мне не мешает допросить его с глазу на глаз.

— Командир?

— Декурион, я уже объяснил тебе, что мои приказы следует не обсуждать, а выполнять. Еще одно возражение, и ты горько об этом пожалеешь. А сейчас приведи ко мне этого человека и возвращайся к своим обязанностям.

Красочно разодетого бритта подняли на ноги и тычками препроводили к трибуну. Он уставился на римского офицера с надменной усмешкой. Вителлий встретил его взгляд словно бы равнодушно, а потом неожиданно ударил дикаря по лицу тыльной стороной ладони. Голова пленника резко мотнулась, а когда он снова поднял лицо, из его разбитой губы сочилась казавшаяся в свете луны черной кровь.

— Римлянин, — промолвил он по-латыни, но с грубым акцентом. — Если я когда-нибудь избавлюсь от этих цепей…

— Не избавишься, — усмехнулся Вителлий. — Считай их продолжением своего тела на тот жалкий срок, который тебе осталось жить.

Он снова ударил пленника, на сей раз кулаком и в живот, и тот сложился пополам, хватая ртом воздух.

— Навряд ли он теперь доставит мне много хлопот, декурион. Продолжай обихаживать лошадей, пока мы не вернемся.

— Вернетесь? Но… Слушаюсь, командир.

Вителлий ухватился за кожаные ремни, стягивавшие наручники бритта, и бесцеремонно потащил пленного по тропе, дергая и награждая пинками, когда тот спотыкался. Но стоило им оказаться за поворотом, вне зоны видимости конвоя, Вителлий остановился и сказал:

— Хватит прикидываться, не так уж сильно я тебя двинул.

— Достаточно сильно, римлянин, — прорычал бритт. — И если нам доведется встретиться снова, ты заплатишь за этот удар.

— Тогда мне придется позаботиться о том, чтобы мы больше не встретились, — парировал Вителлий и вытащил свой кинжал.

Острие оказалось всего лишь в пальце от горла бритта, но тот не выказал ни малейшего страха. На лице его читалось лишь холодное презрение к человеку, способному опуститься до угроз связанному врагу. Вителлий фыркнул, опустил клинок и разрезал ремни.