Саймон Скэрроу - Орел-завоеватель

Каждый раз это кончалось тем, что пробудившийся с криком в холодном, липком поту Катон вдобавок вынужден был умирать от стыда, выслушивая приглушенные ругательства соседей по палатке. Зачастую заснуть снова уже не удавалось, и он бодрствовал до утра, пытаясь отогнать отвратительные видения, оставлявшие его лишь тогда, когда ночной удушливый мрак сменялся тусклым, еле брезжущим светом.

Собственно говоря, он и в палатку центуриона явился именно в надежде найти себе занятие, требующее внимания, сосредоточенности и способное хоть на время утихомирить затаившихся на окраинах его сознания демонов. В чем-то эти надежды оправдались, ибо заполнение счетов поглотило юношу целиком, словно бы сдув с его разума цепкую паутину дурных наваждений, однако он взялся за это дело с таким рвением, что работа была закончена гораздо быстрее, чем ему бы хотелось. Катон даже перепроверил все свои расчеты заново и убедился, что они отменно точны.

В конце концов, когда у него не осталось никаких сомнений в безукоризненном состоянии документов, он аккуратно свернул свитки и стал не торопясь укладывать их обратно в ларь. Занятие это близилось к концу, когда на стол его упала тень.

— Привет, оптион, — сказал Нис. — Вижу, этот твой рабовладелец-центурион не дает тебе покоя.

— Нет, я сам попросил его дать мне работу.

Нис склонил голову набок.

— Сам, говоришь? Думаешь, я при осмотре не видел, какая тебя била дрожь? Тебя и сейчас еще потряхивает, а в таком состоянии работа противопоказана. Отдых тебе нужен, парень, вот что, но, конечно же, не такой, чтобы валяться без дела на койке, а настоящий и животворный. Да и мне, похоже, тоже.

— Тебе?

— А что тебя так удивляет? Думаешь, медики не устают, как и все прочие люди? Нет уж, чтобы мои подопечные выживали, а не умирали до срока, я сам должен быть крепок и бодр. Лично мне лучше всего помогает восстановить силы рыбная ловля, а поскольку наш лагерь находится у реки, было бы глупо упускать такую возможность. Хочешь составить мне компанию?

— На рыбалке? Даже не знаю. Никогда не рыбачил.

— Никогда не рыбачил? — Нис отпрянул в притворном ужасе. — Ну, приятель, это уж вовсе никуда не годится. Тебе следовало бы знать, что извлечение наших чешуйчатых родичей из воды есть весьма почтенное и исконное мужское занятие. Где, скажи на милость, ты получил столь странное воспитание?

— Почти всю свою жизнь я прожил в Риме. Мне там и в голову не приходило заняться рыбалкой.

— Даже при том, что могучий Тибр с ревом проносит воды свои через самое сердце твоего города?

— Положим, Рим и вправду стоит на Тибре, но не припоминаю, чтобы из этой реки вылавливали что-нибудь, кроме нечистот, какие у нас именуются «отмщением Рема». [3] Рем — близнец основателя Рима Ромула, павший от руки брата.

— Ха! — Нис хлопнул в огромные ладоши. — Ну, здесь, надо думать, ничего подобного нет, а какая-никакая рыбешка, конечно, имеется. Пойдем, сейчас как раз самый клев.

Катон помедлил, поколебался, но в конце концов закрыл крышку и запер ларь, после чего вместе с великаном-хирургом направился к восточным воротам.

Макрон, приподняв полог, проводил странную парочку взглядом и улыбнулся. Разумеется, он обратил внимание на понурый вид своего оптиона и по опыту знал, что такого рода уныние охватывает после особенно кровопролитных боев многих еще не очерствевших сердцем солдат. Правда, в большинстве своем они справляются с этим довольно быстро, но Макрон понимал, что Катон не относится к этому большинству. Парнишка очень молод, да и вообще по своим статям мало похож на солдата. Вроде бы, и дерется храбро, и со всеми обязанностями справляется, однако под его армейской туникой и доспехами скрывается тонкая, ранимая, чувствительная натура, которая остро нуждается в отклике, но, к сожалению, шестая центурия не слишком щедра на отзывчивость подобного рода. А вот лекарь — другое дело. Макрон мог находить предосудительными суждения хирурга о Риме, но он понимал, что эти двое, в отличие от большинства их сослуживцев, люди образованные, начитанные, способные понять друг друга. И если общение с африканцем пойдет парнишке на пользу, то и слава богам.

— Хорошо, — промолвил Макрон, жуя кусок рыбы. — Просто замечательно!

Он широко улыбнулся сидевшему рядом с ним карфагенянину. Они благодушествовали возле палатки центуриона. Костер уже прогорел, но еще тлел посреди серого пепла, давая тепло и вовлекая в гибельный танец мотыльков и мошкару. Если у Катона поначалу и имелись сомнения насчет того, сумеет ли Нис приготовить форель, то теперь они рассеялись, и он с удовольствием выуживал кусок за куском из принесенной великаном корзинки.

Поход на рыбалку принес новые впечатления, и Катон получил от него гораздо большее удовольствие, чем то, на что он рассчитывал. Это было и странно, и славно — сидеть, отдаваясь нескончаемым гимнам природы, и любоваться игрой солнечных бликов на привольной глади реки. Успокаивающий шорох листьев на легком ветру, умиротворяющее журчание воды — все это в совокупности действовало удивительно благотворно, способствуя смягчению не отпускавшего его все последнее время нервного напряжения. Сейчас же, когда Нис выказал себя не только умелым рыболовом, но и превосходным поваром, Катон восхищался им еще больше.

— Эта рыба приготовлена по африканскому рецепту, — пояснил лекарь. — Меня научил готовить ее наш повар, еще в детстве. Рецепт хорош тем, что рыба годится почти любая, секрет тут в подборе специй и трав.

— Как тебе удается таскать их с собой? — поинтересовался Макрон. — Где ты их вообще держишь?

— Среди целебных снадобий, где же еще. Причем мне даже не приходится нарушать уставные порядки: большинство трав и пряностей, пригодных к столу, обладают заодно теми или иными лекарственными свойствами.

— Как удобно.

— Еще бы.

Катон глянул на уминавшего рыбу карфагенянина и задумался о том, как этот человек, с его столь высоким, но мало что значащим для римской армии происхождением, чувствует себя среди римлян? И вообще, насколько способны люди приспосабливаться к обстоятельствам?

— Нис, — промолвил он, — а каково это, быть карфагенянином на римской службе? Учитывая историю отношений наших народов.

Нис на время прекратил жевать.

— Каково это? Кое-кто дня три назад уже задавал мне такой же вопрос. Большую часть времени я слишком занят, чтобы задумываться о чем-то подобном. В конце концов, Пунические войны остались в далеком прошлом. В столь далеком, что они, кажется, уже не имеют ко мне отношения. Нынче моя родина входит в состав империи, и это мир, в котором я родился и в котором живу. Возьмем хотя бы римскую армию: она так называется, но в какой степени она «римская»? Посмотри, сколько народов служит теперь под сенью орлов. Если считать и вспомогательные части, то в римской армии представлены все племена империи, а ведь многие из них когда-то тоже воевали с Римом. Теперь мы все неразрывно с ним связаны, но все же порой я задумываюсь… — Нис помолчал, вперив долгий взгляд в тлеющие угольки. — Порой я задумываюсь, а не слишком ли многое уступили мы Риму?