Клауде Куени - Друид

Видимо, идея, поданная Гаем Оппием, показалась Цезарю просто великолепной, и проконсул решил развить ее, оправдывая тем самым свое нападение на «золотой народ». Честь и достоинство. В Риме всегда относились к подобным объяснениям довольно благосклонно, ведь, защищая достоинство одного из известных граждан Римской республики, Цезарь защищал достоинство самого Рима. Но дело было не только в стремлении защитить чью-либо честь. Упоминая прадеда своей супруги, Цезарь воспользовался возможностью напомнить римлянам об их несколько забытом страхе перед кимврами! Если имеются основания полагать, будто варвары вновь направляются на юг и, что также вполне вероятно, хотят дойти до самого Рима, то народ наверняка встанет на сторону проконсула, хотя тот и нарушает законы республики. Ведь Цезаря все будут считать защитником и спасителем Рима! Должен признать, что письмо проконсула было очень четко сформулировано и правильно построено. Меня поразила дальновидность и глубина мысли этого человека.

Наконец, Гай Оппий продиктовал от имени Цезаря еще одно письмо, которое адресовалось Цицерону: «Цезарь приветствует Цицерона… мой глубокоуважаемый друг…» Этот текст записывал Авл Гирт. Гай Оппий диктовал предложение за предложением, опираясь на заметки, сделанные рукой проконсула. Невероятно! От имени Цезаря писалось возмутительное письмо, в котором он просил своего друга посоветовать ему, как лучше действовать в сложившейся ситуации, хотя сам уже давно все решил! Гай Оппий, держа в одной руке свитки, расхаживал из угла в угол и оживленно жестикулировал другой, свободной рукой, пытаясь подражать манерам и мимике Цезаря.

Хотя он был выше Цезаря и на первый взгляд выглядел гораздо более внушительно, чем проконсул, каждый, кто узнавал Гая Оппия немного ближе, тут же понимал: этот человек всю свою жизнь будет оставаться всего лишь высоким офицером с широкими плечами. В то же время проницательному человеку было достаточно увидеть Цезаря всего лишь раз, чтобы ощутить некую исходящую от него силу, скрывавшуюся до поры до времени глубоко внутри. Даже самый талантливый актер, в точности повторяя все жесты проконсула, не смог бы произвести на людей такое же впечатление, какое производил Гай Юлий Цезарь. Гай Оппий продолжал сосредоточенно диктовать текст письма, не отрывая взгляда от свитка. Следующее письмо должен был писать под диктовку я, а не Авл Гирт. Мне пришлось записывать его сразу на греческом языке, поскольку получатель не владел латынью. Несмотря на то что он был друидом!

«Цезарь приветствует Дивитиака, благородного князя и мудрого друида эдуев. Я был очень обеспокоен, узнав, что воинственно настроенные гельветы вторглись в земли, принадлежащие секванам и эдуям, чтобы, пройдя по ним, достичь краев, где живут сантоны. В очередной раз хочу заверить тебя, что Рим очень серьезно относится ко всем заключенным с ним союзам Именно поэтому ты можешь нисколько не сомневаться в моей готовности прийти на помощь тебе и твоему народу в том случае если гельветы, от коих можно ожидать любого подлого нападения, начнут разорять ваши поля, грабить города и селения и отнимать у вас детей с целью продать их в рабство».

Гай Оппий повернулся лицом к Авлу Гирту и продолжил диктовать письмо Цицерону. При этом он столь часто от имени Цезаря в самых изысканных выражениях уверял адресата в дружбе, словно проконсул был уверен в том, что Цицерон при первой же удобной возможности вонзит ему нож в спину. В этом же письме брату Цицерона Квинту предлагалась должность легата, поскольку «легионерами Цезаря могут командовать только достойнейшие мужи из самых знатных семей Рима». Подобные утверждения, несомненно, были неслыханной ложью, поскольку Цицерон принадлежал к так называемым «homo novus». Он не являлся патрицием. Цицерону удалось стать одним из «новых», хотя он был рожден за пределами Рима. Но если честно, меня мало волновали такие детали. Что же касается письма князю эдуев, то оно наполнило мое сердце гневом и возмущением. Подумать только: Цезарь предлагал эдуям свою помощь! В тот момент, когда войска римлян могли бы в самом деле спасти множество жизней и оказать эдуям поддержку в борьбе против Ариовиста, Рим остался глух к мольбам этого племени. Оставалось только надеяться, что племя эдуев, расколотое на два лагеря — тех, кто благосклонно относился к римлянам, и тех, кто не переносил их на дух, — еще не забыло, как с ними однажды обошлись их мнимые союзники. Гай Оппий направил на меня указательный палец правой руки. Задумавшись, он немного прищурился и вытянул губы трубочкой. Наконец, когда ему в голову пришла удачная мысль, Гай Оппий улыбнулся мне так, словно я был одним из его сообщников, и начал диктовать: «Я, Цезарь, проконсул римской провинции Нарбонская Галлия, довожу до вашего сведения следующее: если вы, славный народ эдуев, который своими великими деяниями заслужил почет и уважение народа Рима, окажетесь в затруднительном положении, то немедленно дайте мне знать. Ибо я, являясь представителем римского народа, должен исполнять обязанности, возложенные на нас как на союзников эдуев. Все, что вам следует сделать, — это вручить гонцу, доставившему данное письмо, ваше послание с просьбой о помощи».

Гай Оппий широко улыбнулся. Он был явно доволен собой. Такое лживое заверение в готовности когда угодно выполнить свои законные обязанности было в самом деле верхом лицемерия и коварства. Беря за основу заметки проконсула, Гай Оппий без устали диктовал письма самого разнообразного содержания друзьям, родственникам, сенаторам, любовницам и кредиторам Цезаря. В каждом послании подчеркивались определенные события и факты, после чего делались соответствующие выводы. Некоторых сенаторов Цезарь пытался убедить, будто он — преданный Риму душой и телом патриот, своих же кредиторов он уверял в том, что преследует исключительно корыстные цели — Галлия, дескать, является настоящей золотой жилой, которая позволит ему в ближайшем будущем выплатить все свои долги. Перед Катоном проконсул хотел предстать истинным римлянином, который строго следует всем законам и традициям. Возможно, это покажется смешным, но письмо Катону должна была передать матрона, приходившаяся ему родственницей. Репутация этой женщины оставляла желать лучшего. В свое время Цезарь затащил ее в постель и сделал своей союзницей. Любовь Цезарь считал обычной сделкой, ничем не отличавшейся от тех, которые между собой заключали купцы. Проконсул с легкостью находил средства, дававшие ему возможность манипулировать людьми. Мужчины подчинялись его воле, поскольку Цезарь умело плел интриги, налево и направо раздавая обещания или взятки, а также безошибочно просчитывая возможные последствия своих действий. Имея дело с дамами, он прибегал к другим методам — постель, подарки и лесть. Будучи союзником Цезаря и его доверенным лицом, Гай Оппий прекрасно знал, что он мог написать от имени проконсула, а что нет. Однако большинство писем, за исключением послания Дивитиаку, должны были быть отправлены адресатам лишь после того, как их прочтет, подпишет, а также поставит на них свою печать сам Цезарь. К сожалению, я должен признаться, что этот человек вызывал во мне двоякое чувство: я испытывал к нему невероятное отвращение, но в то же время восхищался им. Слушая текст писем, вникая в смысл некоторых особенно удачных выражений и формулировок, я тут же представлял себе человека, которому адресовалось то или иное послание. Я прекрасно понимал, почему Цезарь решил обратить внимание адресата именно на этот факт, стараясь заставить читающего согласиться со своей точкой зрения. Постепенно я начал догадываться: в Риме политические дебаты проходили в плоскости, которая давно не имела ничего общего с реальностью. По большому счету, все римские политики являлись искусными выдумщиками, которые договорились придерживаться определенных правил игры.