Ланс Хорнер - Дьявол

По этим или по другим каким-нибудь причинам Рори чувствовал, что капитану доверять нельзя, хотя он и не мог жаловаться на то, как тот с ним обращается. Суперкарго не мог быть приравнен к палубным офицерам, тем не менее Спаркс приглашал Рори поесть в офицерскую кают-компанию; выделил ему отдельную каюту, пусть и малюсенькую; обращался к нему «мистер» и понизил в должности старого мистера Стоута, который был принят в качестве суперкарго, до положения ассистента Рори.

По крайней мере, Рори нисколько не сомневался в том, что его не любил Стоут. Старик не мог скрыть это под личиной изысканных хороших манер, как это делал Спаркс. И так как Рори всей душой желал, чтобы Стоут выполнял большую часть работы и даже принял бы за это кредит при желании, он не видел причин, по которым старик должен на него обижаться. Работы было много: жалкая, ограниченная канцелярская работа, связанная с инвентаризацией, записями в гроссбухи и постоянным подсчетом тюков, ящиков и коробок в трюме вместе с проверкой, прикреплением ярлыков и подведением баланса. Рори работал над этим под руководством Стоута, но знал; что никогда не сможет вести записи в такой же исправности, как старик, а также он знал, что эту работу он никогда и ни за что не сможет полюбить. Он никогда не сможет стать усердным конторщиком, заполняющим пыльные гроссбухи рядами цифр.

Еще ему не нравилось в этой работе то, что ему постоянно приходилось находиться под палубой в темной крохотной комнатке рядом с трюмом. Здесь он и старый Стоут сидели напротив друг друга за сосновым столом. Единственным освещением для них служили две сальные свечи в подсвечниках на шарнирах, которые качались вместе с судном и очень часто брызгали горячим жиром на пальцы Рори и на страницы гроссбухов.

Стоут был высохший, как лист, старик, пропахший пылью, с пергаментной кожей, похожей на бумагу, на которой он писал. Всю свою жизнь он провел, корпя над бухгалтерскими книгами в конторах и трюмах кораблей, радуясь счастливому дню, когда мог полакомиться колбасой на ужин. Он складывал колонку цифр раньше, чем Рори успевал посчитать на пальцах, и, согласно собственному утверждению Стоута, он в жизни не сделал ни одной ошибки. Ну и пусть! Рори знал, что сам он наделал полно ошибок и сделает еще больше. Если уж судьба забросила его в эту темную дыру со Стоутом, ему надо и здесь проявить себя. Говорил Стоут мало, в основном о делах, а большую часть времени он тратил на придирки к Рори за то, как неряшливо тот вел свои книги, и за допущенные ошибки.

Рори было одиноко не только потому, что он остался без многочисленных Мэри, но и потому, что на судне не было человека его возраста, по крайней мере, ни одного на шканцах. Джонни Дею, бою кока, было около четырнадцати, а Лизи Элфину, юнге, на пару лет больше. Неразлучные вне службы, любимчики команды, они не дружили с Рори. Из всех офицеров капитан Спаркс был ближе всех к Рори по возрасту, но даже он был лет на десять старше. Первому, второму и третьему помощникам капитана было по тридцать, по сорок лет. Да, Рори был одинок, и он часто смотрел через палубы на носовой кубрик, где можно было увидеть Тима О'Тула, обычно в окружении нескольких человек, что свидетельствовало о его популярности. Теперь Рори жалел, что спровоцировал вражду с О'Тулом. Тим был парнем, с которым можно было посмеяться над непристойной шуткой, повалять дурака и быть ему, как выражался сам Тим, закадычным другом. Но вражда между ними была открыто провозглашенная самим Рори, и теперь, поставив себя первым в списке кандидатов на поединок с Тимом, Рори много бы дал за то, чтобы отказаться от этого.

Конечно же, он не собирался устраивать публичного спектакля перед всей командой. Он и Тим могли бы разобраться во всем сами: победитель стал бы победителем, а побежденный — побежденным, а потом они пожали бы друг другу руки и забыли про все. Но капитан Спаркс со свойственным ему высокомерием объявил, что они должны разрешить свои споры на палубе под его наблюдением и у всех на глазах. Шли дни, гнев Рори остывал, и он с удовольствием бы отменил схватку. Пожалуй, если бы случилось иначе и Рори попал бы на другое судно таким же образом, он бы не забыл эту подлость так быстро; но раз уж так получилось, и он оказался на «Ариадне», то единственное, в чем Тим был виноват, так это в том, что привел его на корабль несколько грубоватым образом. Нет, он не ненавидел Тима, и по тому, как Тим смотрел на него, когда они в последний раз проходили мимо друг друга, можно было судить, что и Тим не испытывал ненависти к Рори. Словом, суть дела заключалась в том, что Рори сейчас с ним драться не хотел. Возможно, пока Спаркс об этом молчит, все забудется. Рори надеялся на это. Ему хотелось, чтобы Тим был его другом.

Но гораздо чаще, чем мысли о Тиме, в те темные ночи, когда он, обхватив колени руками, сидел в напряжении на полу около своей койки, им владела мысль о странной и неотразимой чернокожей женщине, которая была отделена от него всего несколькими переборками. То первое и пока единственное впечатление о ней все еще не давало ему покоя, в своем сознании он прокручивал фантастические сцены, которые могли бы происходить между ней и капитаном. Затем в своих фантазиях он занимал место капитана и чувствовал, как его собственные руки блуждают по лоснящейся черной коже, и ощущал странный вкус ее губ на своих. Она совершенно вытеснила все воспоминания о других его женщинах, даже о Мэри Дэвис из Глазго. Карма! Даже имя ее завораживало своим варварским очарованием.

Карма! Он редко видел ее, но этого было достаточно, чтобы она всегда присутствовала в его мыслях. Каждый вечер она и Спаркс прогуливались по шканцам сразу после захода солнца. Она наряжалась в костюм из разноцветных покрывал, которые закрывали ее лицо, но не могли скрыть ее фигуру, когда ветер приклеивал тонкий шелк к каждому изгибу ее тела. Высокая грудь, соски, выступающие через шелк, округлость живота и величественные очертания бедер едва не сводили Рори с ума. Иногда он задавался вопросом, не устраивал ли Спаркс этот парад, чтобы спровоцировать зависть у всех изголодавшихся по женщинам мужчин на корабле. Несмотря на фантазии о ней, возникшие предыдущей ночью, всякий раз, когда Рори видел ее, что-то в ней провоцировало новые фантазии, еще более изощренные. Глаза ее вглядывались в него сквозь вуаль; легким покачиванием грудей она намеренно привлекала его внимание или давала руке скользнуть по гладкому боку. Это стало пыткой для Рори, но тем не менее вечер за вечером он находил предлог, чтобы быть на шканцах и видеть, как она прогуливается, и вдыхать аромат ее духов.

В этих случаях Спаркс всегда был сама любезность.

— Добрый вечер, мистер Махаунд, — говорил он и слегка сгибался в пояснице, продолжая двигаться, Карма — на полшага сзади. Она никогда не произносила ни слова, хотя всегда поднимала голову, чтобы взглянуть на Рори, а затем, опуская глаза, постепенно исследовала все его тело. Она опускала глаза не от скромности. Куда там. Взгляд ее был таким провоцирующим, что он всегда реагировал на него и был рад, что портняжное великолепие его нового форменного костюма не пошло насмарку. Белые панталоны в обтяжку были его первыми в жизни брюками, а короткий синий жакет придавал чуточку щегольства. Подбадриваемый стремительным взглядом Кармы, он прохаживался с чуть напыщенным видом, уверенный в своей мужской силе и в том, какое воздействие это может оказать на нее.