Саймон Скэрроу - Орел нападает

— Ох, просто раскалывается. День и ночь напролет так и ноет. Тьфу, мне порой даже тошно! А как ты, паренек? С тобой-то что вдруг случилось?

— Один друид ткнул мне в спину серпом.

— Да неужто? Серпом, говоришь? А туда ли он метил? Яйца-то у тебя, проверь, целы?

— Центурион Макрон, — строго вмешался в их беседу хирург. — Этот раненый еще плох и нуждается в отдыхе. Его лучше не беспокоить. Так что будь добр, лежи себе тихо, а уж тогда я, так и быть, позабочусь, чтобы тебя вдоволь потчевали вином.

Услыхав про вино, Макрон тут же заткнулся. Хирург с санитарами давно ушел, но, только обретя уверенность, что никто их не слышит, бравый вояка повернулся к Катону и горячо с придыханием зашептал:

— Прошел слушок, что ты отбил-таки и сынишку, и жену генерала. Мне говорили, почти целехонькими, недостает только пальца. Значит, считай, дельце выгорело! Похоже, для нас это пахнет парочкой наградных знаков.

— Это было бы здорово, командир, — устало отозвался Катон.

Ему ужасно хотелось спать, но радость встречи со старым товарищем оказалась сильнее изнеможения, и он улыбнулся.

— Что тут смешного?

— Ничего, командир. Просто я радуюсь, что ты снова рядом. Я ведь думал, тебя нет в живых.

— Меня?

В голосе Макрона прозвучала обида.

— Ну, знаешь ли, для этого нужно что-нибудь большее, чем уловки каких-то друидов. Погоди, я им еще покажу. Эти мерзавцы не раз подумают, прежде чем ткнуть мечом в мою сторону, уж ты мне поверь.

— Да я и так тебе верю.

Катон вдруг почувствовал, как тяжелеют и сами собой закрываются его веки. Он вроде бы хотел что-то сказать, но забыл что. Макрон, лежа рядом, продолжал сетовать на больничные строгости, уверяя, что, если возомнивший о себе лекаришка еще раз попробует его отчитать, он выпустит ему кишки.

— Командир? — подал голос Катон, поймав наконец ускользавшую от него мысль.

— Да?

— Могу я попросить тебя об одолжении?

— Разумеется, паренек. А в чем дело?

— Не можешь ли ты перед тем, как всем этим заняться, удостовериться, что я уже сплю?

Макрон смерил юнца долгим взглядом и сердито швырнул в него свой подголовник.

Спустя несколько дней к ним заявились гости. Катон, извернувшись в своих повязках, лежал на спине, благо он теперь мог себе это позволить. В таком положении ему было гораздо удобнее вести игру в кости, для чего между койками была переброшена очень удобная и даже покрытая лаком доска. Затеял это дело Макрон, но все утро удача улыбалась Катону. Перед ним выросла уже целая горка речных голышей, тогда как его обозлившийся командир перед последним броском хмуро поглядывал на свою жалкую кучку.

— Слушай, надеюсь, ты ссудишь мне несколько своих камушков, если я вдруг продую и эти?

— Разумеется, командир, — ответил Катон, подавляя зевок.

— Молодец, парень.

Макрон улыбнулся, сгреб кости в сложенные ладони и потряс их.

— Хоп-хоп! Центуриону нужны новые сапоги.

Он бросил кости и, когда те, покувыркавшись, остановились, воскликнул:

— Шестерки! А ну-ка, малый, плати!

— Хороший бросок, командир! — похвалил Катон с искренним облегчением.

Тут дверь отворилась, и они оба воззрились на вошедшего к ним в палату легата. Тот прижимал к груди что-то обернутое шерстяной тканью.

Веспасиан дружески помахал подчиненным свободной рукой, в то время как те попытались вытянуться в постелях, изображая своеобразное воинское приветствие.

— Вольно! — улыбнулся Веспасиан. — Это частный визит. Поскольку мне пришлось отвлечься от ведения боевых действий, чтобы уладить некоторые разногласия между царем Верикой и его подданными, я решил заглянуть к вам, а заодно прихватил с собой кое-кого, кому не терпелось увидеться с вами перед своим отъездом в родные края.

Он посторонился, давая дорогу Боадике и Празутагу, причем могучему воину, чтобы протиснуться в дверь, пришлось наклониться и втянуть голову в плечи, а когда он ступил внутрь, в комнатке сразу сделалось тесно. Бритт широко улыбнулся лежавшим на койках римлянам.

— Ха! Сонные головы!

— Нет, Празутаг, старина, — отозвался Макрон. — Мы тут не отсыпаемся, мы зализываем раны. Тебе-то, верно, и невдомек, что это такое: ты ведь у нас несокрушим, как утес.

Когда Боадика перевела это шутливый комплимент, Празутаг разразился громовым смехом, сотрясшим стены больничной палаты и прозвучавшим столь оглушительно, что Веспасиан невольно поежился. Отсмеявшись, гигант воззрился с высоты своего роста на обоих друзей, а затем, запинаясь и подбирая слова, сказал что-то Боадике.

— Мой кузен чувствует себя связанным с вами братскими узами и хочет, чтобы вы это знали, — перевела молодая икенка. — Он даже счел бы возможным принять вас в наше племя.

Макрон с Катоном так посмотрели друга на друга, что Веспасиан торопливо склонился к ним и раздраженно шепнул:

— Во имя Юпитера, придержите свои языки. Его предложение — великая честь, а нам не с руки оскорблять икенов в их лучших чувствах. Это вам ясно?

Легионеры кивнули, потом Макрон с важной миной сказал:

— Передай Празутагу, что мы польщены и не мыслили бы себе иной доли, если бы уже не служили под римским орлом. Вот выйдем в отставку, тогда непременно отыщем его и продолжим начатый разговор.

Празутаг просиял, и Веспасиан чуть расслабился.

— Так или иначе, — продолжил Макрон, — вы, видно, собираетесь восвояси?

— Да, очень скоро.

— Отправитесь в Камулодунум?

— Нет. Вернемся домой. — Боадика опустила глаза. — Мы должны подготовиться к свадьбе.

— Да! — со счастливым видом подтвердил Празутаг, положив на плечо своей суженой руку.

— Понятно, — буркнул Макрон, вымучивая улыбку. — Мои поздравления вам обоим.

— Спасибо, — произнесла Боадика. — Для меня они много значат.

Повисло тягостное молчание, которое после затянувшейся паузы нарушил Веспасиан:

— Хм. Я намеревался сказать это сразу. Командующий шлет всем вам свой привет. По его мнению, предпринятые вами усилия не только отвели беду от его семьи, но и явственно показали, насколько может быть эффективным взаимодействие икенов и римлян. Плавт полагает, что все вами содеянное выше любых почестей, какие он мог бы воздать вам, как нет этому и достойных наград. Короче, такова суть письма.

Макрон подмигнул Катону и горестно улыбнулся.

— Я тоже считаю ваш подвиг неоценимым, — продолжил Веспасиан. — Мы даже думать боялись, что бы случилось, если бы пленники были умерщвлены. Все вторжение тогда выродилось бы в грандиозную акцию мщения. Чего генерал никак не хотел допустить. И хотя самому ему не подобает награждать вас впрямую, он все же уполномочил меня потолковее распорядиться двумя знаками воинского отличия, а также привести чье-то служебное положение в большее соответствие с его способностями и заслугами.