Камран Паша - Тень мечей

— Вещи, о которых ты говоришь, невозможны, — парировал кади, хотя его голос дрожал от неуверенности. — Неверные погрязли в распрях, совсем как правоверные, пока великий султан не объединил нас. У них не хватит ни организационных способностей, ни общей силы воли, чтобы предпринять военную экспедицию такого масштаба.

Саладин улыбнулся, но аль-Адиль видел, что его брату не до смеха.

— Если бы так оно и оказалось, друг мой, — сказал султан ровным, успокаивающим голосом, словно отец, утешающий обиженного ребенка. Аль-Адиль знал, что его брат мастер скрывать собственную растерянность от придворных, от людей, готовых воспользоваться малейшим намеком на слабость, чтобы начать плести интриги и захватить власть. — Однако я слышал, что этот Ричард Львиное Сердце — настоящий вождь, противник умный, способный достучаться до людских сердец. И его благословил сам Папа Римский, к словам которого неверные относятся серьезнее, чем наши братья к словам наших ученых мужей.

Кади аль-Фадиль, будучи сам уважаемым знатоком Корана, шариата и юриспруденции, вздрогнул от скрытого презрения. Аль-Адиль, увидев замешательство визиря, с трудом подавил усмешку.

— Но, сеид, новости о продвижении так называемой армады на Кипр преувеличены, — возразил кади, пытаясь вернуть подорванное доверие в глазах придворных и не разгневать повелителя. — Нам известно, что у этих фанатиков нет друзей среди киприотов, только если Комнин не нарушил наших с ним соглашений.

Аль-Адиля тоже беспокоила мысль о том, что Исаак Комнин, так называемый император Кипра, возможно, оказывает поддержку захватчикам. Комнин был христианином и претендовал на трон императора Византии, но головорезов из Европы не жаловал. Он всегда отличался практичностью и стремился сохранить и укрепить торговые отношения с мусульманским миром во имя процветания собственной нации. Если крестоносцы вступили в сговор с Комнином, угроза вторжения неверных возрастет многократно и это будет означать, что Византия и Запад объединились против халифата.

— Возможно, франки не будут просить помощи у Кипра, — к вящему негодованию аль-Адиля, подал голос Маймонид.

Старик сидел по левую руку от султана и сейчас подался вперед, сложив перед собой руки.

— И на что ты намекаешь, иудей? — фыркнул кади. Аль-Адиль знал, что визирь презирает раввина даже больше, чем он сам, если таковое вообще было возможно.

Маймонид, не обращая внимания на презрительный тон аль-Фадиля, повернулся к султану, своему непосредственному господину, как будто они были в комнате одни.

— Кипр охраняет подступы к Палестине по морю, — продолжил раввин звучным низким голосом, который совсем не вязался с его преклонным возрастом. — Новая война в Леванте [52] Общее название стран, прилегающих к восточной части Средиземного моря. приведет к разрыву торговых потоков через остров, Комнин не сможет остаться в стороне. И совершенно необязательно, что он примет сторону христиан после печального опыта с королем Ги и чудовищем Рено. Скорее всего, франки устранят потенциального противника и перебежчика, нежели будут искать в нем союзника.

Аль-Адиль что-то проворчал. Он с неохотой вынужден был признать, что старик прав. Комнин — образованный и грамотный правитель, он вряд ли согласится сотрудничать с мародерами, чья безжалостная тактика разрушит только-только налаженные потоки товаров и золота из халифата в его казну. Его армада даст серьезный отпор крестоносцам в том случае, если он решит-таки доказать свою преданность мусульманским торговым партнерам. Армия Ричарда окажется в ловушке в Палестине между войсками Саладина и киприотскими галеонами, блокирующими побережье. Одновременная атака с моря и суши подавила бы силы противника и еще в зародыше задушила бы крестовый поход. Со стороны Ричарда Львиное Сердце стратегически правильно устранить не вызывающего доверия соперника прежде, чем ступить на Святую землю.

Аль-Адиль нисколько не сомневался, что совсем скоро и сам пришел бы к такому выводу, но его глубоко задело то, что старый лекарь, не имея военной подготовки и не разбираясь в стратегии, озвучил это предположение раньше его великих полководцев. И хуже всего, что остальные присутствующие стали открыто его поддерживать.

— Должен согласиться с раввином, сеид, — сказал одноглазый полководец, сидящий по правую руку от аль-Адиля. — Исаак Комнин будет стоять до последнего, но не позволит этим мародерам разграбить остров и использовать его как плацдарм для вторжения на Святую землю.

Саладин улыбнулся Маймониду, на этот раз улыбка была искренней, и аль-Адиль почувствовал прилив злости.

— Если на Кипр нападут, сможем ли мы оказать Комнину поддержку? — Саладин повернулся к Джунаиду аль-Аскари, одному из командующих военно-морскими силами, коренастому лысеющему мужчине с бросающимся в глаза родимым пятном на правой щеке.

Аль-Аскари на мгновение задумался, затем покачал головой.

— Если данные разведки аль-Адиля точны, то наши суда прибудут слишком поздно и не смогут повлиять на исход сражения, — пробубнил он своим монотонным голосом. — К тому же мы можем столкнуться с тем, что киприоты воспримут нашу помощь как попытку расширения халифата в Средиземноморье. Мусульманские военные корабли не такие желанные гости у побережья, как торговые суда из Александрии. Мы можем напугать их, и они таки заключат союз с франками, который нам нужно во что бы то ни стало предотвратить.

Саладин взглянул на остальных советников. Взгляд его упал на аль-Адиля, и тот мрачно кивнул.

— Получается, что мы отдаем судьбу Кипра в руки Аллаха, — после паузы констатировал Саладин. — Помолимся за нашего друга Исаака Комнина, пусть Аллах дарует ему силы в противоборстве со своими братьями франками.

Саладин повернулся к Гёкбёри, широкоплечему полководцу-египтянину, руководившему бескровным дворцовым переворотом, который привел к концу халифата Фатимидов.

— Пока мы надеемся, что этот крестовый поход будет расстроен прежде, чем франки достигнут наших берегов, мы должны действовать исходя из худшего: предположим, что Кипр падет. — Саладин помолчал, потом выпрямил спину и, высоко вскинув голову, приказал: — Подготовьте солдат и простой люд к вторжению неверных.

Уверенный тон Саладина не мог унять трепет, охвативший присутствующих. Аль-Адиль с презрением оглядел трусливых советников. Всю свою сознательную жизнь он провел на поле боя и, надо признаться, устал от праздной жизни в тенистых садах Иерусалима. Он, честно говоря, с нетерпением ждал нового сражения.

Саладин встал, его примеру последовали остальные, выказывая готовность исполнить свой долг. Султан повернулся, чтобы уйти, но внезапно остановился и повернулся к своим военачальникам.