Камран Паша - Тень мечей

Честно говоря, Мириам и сама боялась. Она знала, что, несмотря на осторожность и предусмотрительность, о них уже начали поговаривать злые языки. Мириам испытывала настоящий ужас при одной мысли о том, что об их связи скоро станет известно деспотичной султанше. За минувший год в Иерусалиме Мириам услышала от дворцовых сплетниц бесчисленное множество историй о беспощадной жестокости Ясмин к своим соперницам, посягнувшим на сердце султана. И хотя она надеялась, что эти истории всего лишь выдумки скучающих кумушек, ей была не по душе идея заиметь такого врага.

Обычно во время встреч с султаном ей не давала покоя угроза быть разоблаченной, но сегодня вечером трагическое положение дел в Акре затмило собой остальные проблемы. Она слышала от Маймонида об очевидном поражении армии Таки-ад-дина и ужасной ситуации, в которой оказались заложники Акры. Трудно было поверить, что всего несколько недель назад она находилась в самом сердце армии крестоносцев, выхаживала того самого человека, который отплатил за их любезность войной и террором.

С тех пор как она пришла, Саладин не обмолвился и словом. Она отлично знала, что лучше его не трогать, когда он погружен в раздумья, но мертвая тишина давила и действовала на нервы. Мириам неловко заерзала на деревянном кресле с массивной спинкой, которое стояло напротив устланной шелковыми подушками кровати — она, вероятнее всего, так сегодня и останется непримятой. Интуитивно девушка чувствовала, что сегодня ей придется быть советчиком, наперсницей, а не любовницей.

Саладин прекратил мерить шагами комнату и взглянул на Мириам. Внезапно он показался ей настоящим стариком, уставшим, с давно потухшими глазами.

— Сегодня вечером я узнал об участи Таки-ад-дина, — медленно произнес он.

Мириам напряглась. Она знала, что этот юноша, который провожал ее в лагерь крестоносцев, был Саладину ближе родных сыновей. Его смерть станет настоящим ударом для султана, и она не была уверена, сможет ли найти подходящие слова соболезнования, чтобы облегчить его горе.

— Поведай мне об этом, — единственное, что она смогла произнести.

Казалось, Саладин подыскивает слова, как будто не может поверить, что его мир в одночасье перевернулся с ног на голову.

— Он выжил при падении Акры, но бежал.

Мириам от удивления открыла рот.

— Не понимаю.

— Таки-ад-дин обвинил себя в потере города и захвате его жителей, — с горечью продолжал Саладин. — Я получил весточку о том, что он с выжившими всадниками поскакал на север, на Кавказ.

— Но он же не бросит тебя? Только не сейчас, когда он так тебе нужен!

— В его венах течет кровь Айюба, — ответил Саладин. — Ему очень стыдно показываться мне на глаза. Мой племянник явно считает, что настолько сильно обесчестил себя, что должен отправиться на землю наших предков и искать прощения на их могилах. Я лишь молюсь о том, чтобы духи предков посоветовали ему вернуться, потому что мне нечего ему прощать. Даже если бы он стоял на страже Иерусалима и не сберег город, я без раздумий пожертвовал бы жизнью ради него.

Мириам была крайне изумлена. Не могла понять этот странный мир воинов-горцев с их непостижимым кодексом чести. Будучи неспособна объяснить себе причины дезертирства самого ценного полководца Саладина в столь неподходящий момент, она попыталась перевести разговор на Ричарда Львиное Сердце, чью откровенную продажность она, по крайней мере, могла понять.

— А что король Ричард? Ты уступишь его требованиям?

Султан вздохнул.

— У меня нет выбора. На чаше весов жизни трех тысяч горожан.

— Но двести тысяч динаров! Я даже не могу себе представить такую сумму!

Саладин присел на краешек кровати, но без всякого намека на то, чтобы привлечь к себе Мириам.

— Я послал весточку к багдадскому халифу с просьбой дать денег и прислать подкрепление, но, признаться, не очень на него рассчитываю.

Его поступок был оправдан, однако Мириам не понимала, почему он так пессимистично настроен. В Багдаде такие сокровища, что казна Сирии и Египта покажутся кошельками нищего, а халиф, по меньшей мере номинально, является верховным правителем всего мусульманского мира, включая Палестину. Мириам думала, что он с готовностью отопрет свою казну, чтобы защитить Святую землю от завоевания вскоре после ее удивительного освобождения.

— Разумеется, верховный правоверный не оставит тебя, — сказала Мириам, пытаясь зажечь надежду в его сердце. Она никогда не видела султана таким поникшим, и это не давало ей покоя. В Каире, еще будучи девчонкой, Мириам слышала чудесные истории о военном гении и непобедимости Саладина. Блистательное завоевание Иерусалима лишь возвысило его в глазах миллионов. Он стал мечом Аллаха. Неужели падение какого-то портового города и трусливое бегство одного из военачальников может довести этого легендарного человека до отчаяния?

Саладин сжал голову руками. В этот момент он был похож на человека, который всю свою жизнь куда-то бежал, пока не понял, что эта дорога ведет в глухой тупик.

— Халиф презирает меня больше, чем ненавидит франков, — признался Саладин. — Он видит во мне прямую угрозу своему правлению.

Мириам, конечно, знала, что власть и репутация Саладина не дают покоя Багдаду, но она и представить не могла, что подобные размолвки смогут помешать сплотиться против такой серьезной угрозы, как вторжение варваров.

— Но он же не допустит падения Иерусалима только ради того, чтобы указать тебе твое место, — сказала она, но даже для нее это были всего лишь пустые слова.

Саладин провел рукой по волосам и взъерошил их. Мириам заметила несколько седых прядей, которые всего несколько недель назад блестели, как смоль.

— Ты видела когда-нибудь курильщиков гашиша, Мириам?

Это был необычный вопрос, но она уже привыкла, что во время их приватных бесед султан часто говорит загадками и проводит аналогии.

— Видела, — ответила она, и память услужливо напомнила тот день на базаре, когда султан облачился нищим, чтобы добиться Мириам. — На базаре. Они похожи на попрошаек с мертвыми глазами.

Саладин кивнул.

— Меня однажды попросили рассмотреть дело о женщине, которая, будучи одурманена гашишем, убила собственного сына, — сказал султан дрожащим голосом, как будто воспоминание об этом случае до сих пор причиняло ему боль. — Сын пытался спасти мать, уничтожив ее запасы гашиша. В отместку она перерезала ему горло.

— Боже! — искренне ужаснулась Мириам. Она видела, как у Саладина заблестели глаза, и почувствовала дрожь во всем теле. Она никогда не видела, чтобы султан плакал. Он всегда отлично умел владеть собой, никогда не забывал о производимом на других впечатлении и о своей священной обязанности, которую накладывал на него сан. Несомненно, события последних дней сделали его чрезвычайно уязвимым. И Мириам было больно это видеть.