Камран Паша - Тень мечей

— И что ее ждет? — Мириам понятия не имела, почему ее беспокоит судьба жестокосердной женщины, которая устроила для нее ужасную западню. Вероятно, Мириам понимала султаншу и движимые ею беспощадные чувства. По большому счету они имели одну общую черту: обе любили этого мужчину. Несмотря на все его недостатки и слабости, и Мириам, и Ясмин любили его.

Саладин опустил глаза.

— Вопрос уже улажен, — сказал он и замолчал. Но потом словно через силу продолжил: — За чудовищные преступления султаншу и ее наложницу сегодня утром казнили.

Мириам почувствовала, как похолодело сердце. Все происходящее — безумие. Она заметила выражение крайнего недоверия на дядином лице и предположила, что по ее глазам можно прочитать то же самое. Ясмин бинт Нур-ад-дин, самая известная и уважаемая женщина в государстве, мертва. И все из-за Мириам. Внезапно к горлу девушки подступила тошнота.

— Любовь — это не преступление, сеид. — Из глаз Мириам потекли слезы ужаса. Этого она уже не могла вынести.

— Для королей и султанов преступление.

Тут вмешался Маймонид, которого заботило только одно — судьба Мириам в этой ужасной, разворачивающейся при дворе драме.

— Что будет с моей племянницей?

Саладин поднял глаза и бросил на Мириам пронзительный взгляд.

— У нее в королевстве много врагов. Будет лучше, если она уедет.

Значит, вот оно как. Ей даруют жизнь, но она будет вынуждена жить в изгнании. В сравнении с ужасным концом, постигшим султаншу, Мириам по сути предлагали сундук с золотыми динарами в качестве награды за недозволенную любовную связь. Тогда почему она чувствует такую пустоту при мысли о том, что ей придется покинуть это презренное логово скорпионов под названием Иерусалим?

— Ты этого хочешь? — спросила она.

Сейчас Саладин стоял расправив плечи. Самое трудное осталось позади. Все, что необходимо, — уже сказано.

— Я хочу, чтобы твоей жизни ничего не угрожало, но ты погибнешь, если останешься в Иерусалиме, где до тебя сможет дотянуться гарем.

Маймонид взял Мириам за руки. Она увидела на его морщинистом лице облегчение, к которому примешивались новые тревоги.

— Она незамужняя девушка. Куда она поедет, пока идет война?

— Я дам ей охрану до Каира, — ответил Саладин и повернулся к Мириам: — Когда война окончится, я приеду к тебе, если ты все еще захочешь быть рядом со мной.

Мириам заметила ужас, промелькнувший на дядином лице. Меньше всего он желал, чтобы его племянница продолжала иметь что-нибудь общее с султаном. И, честно говоря, Мириам сама была на распутье. Ужас пережитого глубоко ранил ее сердце. Второй раз она этого не переживет. Прежде чем ответить, Мириам задумалась, но при этом неотрывно смотрела в проникновенные карие глаза Саладина. И приняла решение.

— Я буду ждать тебя, — ответила она и сразу заметила отчаяние в глазах раввина. — Но при одном условии.

— При каком?

Мириам сделала глубокий вдох.

— Я больше не буду твой наложницей, твоей любовницей, — сказала она, не глядя на дядю, который весь залился краской стыда от ее слов. — Ты опять разделишь со мной ложе только как мой законный супруг.

Саладин улыбнулся и поклонился.

— На другое я и не рассчитывал. — Он взял ее за руки и нежно поцеловал. — Отправляйся с Богом, дочь Исаака.

Она прижалась к Саладину, грудью почувствовала биение его сердца. Маймонид отвернулся и поспешно вышел из темницы, давая этим двоим несколько минут на прощание. И потом, ему больше не хотелось слышать о любовных похождениях племянницы.

Мириам изо всех сил вцепилась в Саладина. Она не знала, увидит ли его вновь, и жалела, что у них нет времени, чтобы сказать обо всем, что творилось у нее в душе. Но, увы, она поняла непреложное: они оба — рабы судьбы. Ее судьба, как она всегда подозревала, — это жизнь в безопасном Каире, вдалеке от безумия войны и острой ненависти женских сердец. А судьба Саладина, к счастью или к несчастью, ждет его на поле битвы.

Мириам поймала себя на том, что беззвучно шепчет молитву, обращаясь к любому Богу или высшей силе, которая господствует над этой юдолью слез. «Пожалуйста, дай ему силы свершить то, что должно, смело встретить зло, которое даже сейчас поднимается над горизонтом».

Конрад де Монферрат в крайнем неверии взирал на кровавую бойню, развернувшуюся на поле боя. От залитых кровью берегов реки до темнеющих границ леса, знаменующих рубежи прибрежного города Арсуф, землю устилали тела более семи тысяч безбожников.

За минувшие несколько часов он стал свидетелем того, что — теперь Конрад был в этом уверен — будут считать решающей победой крестоносцев. И он с неохотой должен был признать, что эта победа главным образом была достигнута благодаря Ричарду.

Ричард Львиное Сердце, остановившись в отвоеванной Акре, внимательно изучил ландшафт и пришел к выводу, что фронтальное наступление на Иерусалим невозможно. Многотысячные войска Саладина держали кольцевую оборону внутри страны. Поэтому Ричард разработал стратегию завоевания относительно незащищенного побережья. Если отрезать доступ к морю и египетским портам — пунктам снабжения провиантом и оружием, — империя Саладина будет фактически разделена пополам. По сути, Ричард стремился загнать безбожников в пустыню, так же как те нейтрализовали войска Конрада у моря.

Первой крупной целью плана Ричарда Львиное Сердце была прибрежная крепость Арсуф, стоявшая к северо-западу от Иерусалима. Объединенное войско крестоносцев выступило в полной боеготовности, зная, что со стороны моря их прикрывает вездесущая армада, следовавшая за армией на юг. Крестоносцы с легкостью захватили плохо обороняемую крепость Кесарию и продолжили свой марш вдоль реки, получившей название «Река Мертвых», которая протекала километрах в пяти к югу от крепости. Здесь всадники Саладина предприняли серию настойчивых атак на левый фланг крестоносцев, чем только разъярили последних, нежели привели к значительным потерям. Сама река настолько заросла густым камышом и тростником, что около десятка лошадей упали в реку и утонули, пока не нашли брод.

Тем не менее подобная оборона была до смешного слаба, а крестоносцы все больше и больше начинали верить в то, что они смогут без значительного сопротивления со стороны мусульман захватить все побережье. Такого подъема боевого духа во время марша на юг Конрад уже и не помнил. Пять батальонов, насчитывающих почти двадцать тысяч солдат, гордо продвигались вперед, не переставая распевать веселые песни. В авангарде шли тамплиеры, за ними — анжуйцы и бретонцы, потом — нормандцы и французы. Замыкали шествие госпитальеры, уцелевшие после кровавой резни при Хаттине и жаждущие мщения. Во время всего марша солдаты не заметили никаких признаков присутствия могущественной мусульманской армии, поэтому безнаказанно грабили и разоряли деревни по всему морскому побережью.