Владимир Евгеньев - Огни святого Эльма

Ему показалось, что этот батюшка еще не понимает, куда попал. Отцу Олегу все представляется простым, на самом деле все очень сложно и страшно.

– А ты знаешь голландский язык? – спросил священник.

– Нет, – покачал головой Даня.

– Жаль, – сказал отец Олег. – Я бы хотел поговорить с командой. Мне очень нужен человек, который знает голландский язык. Большинство из них понимает по-английски, но если бы кое-какие фразы переводились на их родной язык, было бы более убедительно.

– Что ж, и вы хотите, чтобы они сразу покаялись?

– Да нет, вряд ли я смогу их в чем-нибудь убедить. Скорее всего, они еще больше озлобятся, но я хочу, как бы это сказать, заронить первые зерна в их души, и немножко самому почувствовать их настроение. Может быть, со временем я подберу ключ. Все так быстро не делается, – отец Олег вздохнул. – Сейчас можно мне пойти в каюту капитана? Я надену подрясник, помолюсь немножко, и потом ты мне поможешь. Ладно?

– Ну, хорошо, – неохотно согласился Даня. – Идите, молитесь.

Священник взял гитару, зашел в каюту. Данила вышел через пристань в молочно-белом тумане на берег. Горячий вязкий тропический воздух, напоенный ароматами цветов и жестокая жара, от которой, казалось, могли расплавиться камни, будто опьяняли, лишали способности ясно мыслить.

Почти вся команда находилась недалеко от пристани на песке под деревьями. Матросы сидели и полулежали на песке двумя большими группами и несколькими мелкими по одному или по два человека. Все что-то оживленно обсуждали. Данила подошел к самому большому собранию. Они думали, где достать выпивку.

– Я знаю, у Дирка припрятан целый бочонок рома. Он обязан нам дать, надо пойти к нему всем вместе, – говорил и азартно жестикулировал матрос с красным лицом, без усов и с окладистой бородой, – это старинное вино семнадцатого века, похоже, наш гребаный богатей хранит его как память. Но, черт побери, от тех времен нам остался по милости капитана этот проклятый корабль.

– Слушайте, – сказал маленький щуплый человек с очень живым лицом, – что мы ходим вокруг да около. Помните, сколько русской водки закупал кок? У него наверняка осталось несколько бутылок.

– Что нам дюжина бутылок? – возразил первый оратор. – Только раздразнить аппетит.

– Надо самогон гнать, – сказал один высокий толстяк, которому было очень жарко, и он в изнеможении лежал на спине и вытирал пот со лба.

– Ты за полдня из пальмовых листьев себе самогон сделаешь? – возразил худой очень бледный матрос с запавшими глазами, похожий на смертельно больного.

– Пойдем. Надо припугнуть Дирка, взять за горло, просто потребовать «давай, выкатывай бочку!» и никаких разговоров. У него денег куры не клюют, хорошо устроился сволочь, надо его потрясти, – крикнул Краб и обтер рукой лысину.

– Но, может, попробуем решить дело миром, – сказал один низкорослый плотный матрос с опухшим лицом и красным носом, – пошлем к нему Адама он красноречивый, попробует договориться по-хорошему.

– Ни к чему это, – ответил Краб, который уже нервно обмахивался пальмовой веткой, – сейчас нам как раз не хватает хорошей ссоры и драки, духота и тоска. Надо просто прийти и отнять эту бочку и пусть попробует что-нибудь сказать грязный подлец.

Так говорили они между собой. Данила смог разобрать лишь несколько голландских слов, которые выучил за это время: водка, вино, бочонок, но по смыслу он понял, о чем речь. «Мне кажется, я сейчас расплавлюсь от солнца, – подумал Даня, стоя в тени большого дерева и с тоской оглядывая как на картинке нарисованные пальмы, песок, чистое как алмаз синее небо, и абсолютно спокойное, как вода в огромной чаше, море. Последнее было кристально прозрачным у берега и по мере отдаления становилось все синее, пока не сливалось с бескрайней голубой твердью над головами. – В такую жару они хотят выпить. Алкоголики».

В это время Данила увидел боцмана, заходящего в джунгли. Питер нес на плече большую двуручную пилу и в другой руке остро отточенный топор с коричневым от времени топорищем, в зубах дымилась неизменная трубка. Одет он был как обычно. Только в дополнение к костюму появилась широкая соломенная шляпа.

– Доброе утро, мистер, э, господин Ван Гольф, – подбежал к нему Даня. – Куда вы это собрались?

– Здесь растут такие пальмы, у них очень хорошая древесина. Я хочу повалить несколько деревьев, распилить на бревна и притащить на судно. Они отлично подойдут для ремонта. Никто из этих бездельников, – он показал на матросов, – не захотел мне помочь. Я не могу их заставить. Сейчас у них выходной. Потом на следующих остановках я выстругаю из бревен доски, и потихоньку мы будем латать корпус корабля.

– Давайте, я вам помогу, – сказал Данила.

Он уже забыл про священника и про проповедь. Решил, чтобы отвлечься, помочь боцману, который был ему более симпатичен, чем отец Олег.

– Не надо, Дэн, – сказал боцман. – Ты бы лучше поискал свою сестру, а то уж она очень легкомысленно себя ведет.

С этими словами Питер стал углубляться в лес. Данила снова начал волноваться за Соню, слова боцмана разбудили беспокойство. Даня подошел к другой кучке матросов. Они сожалели, что на этом необитаемом уголке суши не могут найти женщин в свой выходной день. Потом кто-то из них решил, что можно как-то утешиться хотя бы интересной беседой на тему близких отношений и стал рассказывать историю, вызывавшую у остальных громкий хохот и одобрительные выкрики. По жестам и смеху Данила догадался, о чем они говорят.

Даня искал Элая и Дирка, думая, что они могут сказать ему, где Соня, но безуспешно. Зато вскоре появился Ханс, выглядевший как обычно, с крестом на груди, с развевающимися черными волосами, поднимая над головой еще один деревянный крест. Он прошел мимо отдыхавших матросов, выкрикивая:

– Братья, покайтесь, покайтесь, пока еще не поздно!

Некоторые норовили его пнуть или ударить, но Ханс не обращал на это внимания.

– Там на другом конце острова дикари собрались, а ты проповедуешь. Они как раз думают, кого сожрать. Интересно, раем или адом тебе покажется желудок туземца, – пошутил кто-то.

– Кричи громче. Может, пальмы покаются, – сказал кок, который чистил рыбу и бросал огромным чайкам внутренности.

Даниле показалось, что Ханс занимается своим обычным делом уже без прежнего энтузиазма. Глаза проповедника уже не так горели, волосы были причесаны. – Выдохся, мужик, – равнодушно подумал Даня. Наконец, Ханс остановился на песке под палящим солнцем напротив сидевших в тени матросов и громко закричал:

– Братья, Господь на время лишил вас возможности грешить. Придите в себя, одумайтесь, покайтесь. Может быть, ваши мучения в аду будут не такими сильными.

– Да, черти немножко уменьшат огонь под сковородкой, – пошутил кто-то.